Светлана Бронникова: «Между техничкой и журналистом можно поставить равно»

«Мне становится как-то не по себе, когда я вижу тексты, где написано «данный продукт является». И я думаю: «Блин, ну почему так!» Это самое ужасное, потому что я детям вдалбливаю то, что не надо использовать эти канцеляризмы, а они потом, понятно дело, заходят на какие-нибудь другие сайты, у которых аудитория в два раза больше, где работают уже взрослые люди, и думают, что так надо писать».

Уже четыре года редактор газеты РОСТ – одного из самых тиражируемых молодежных изданий в Новосибирской области, магистрант на специализации «медиаобрзаование» в НГПУ. Светлана Бронникова рассказала о том, как случайно поступила не на тот факультет, попала на работу в области, которая ей не интересна, и о том, как быть, когда хочется уйти в лес.

– Почему ты решила в свое время пойти в журналистику?

– Я изначально хотела поступать совсем на другую специальность, но, по причине своей собственной тупости, я просто не посмотрела, какие экзамены нужно сдавать на ту специальность, на которую хотела поступать. Я подумала, литература, русский и, наверное, еще собеседование – на филологию хотела в педуниверситет поступать. Пришла подавать уже документы, а мне говорят, чтобы поступить на филологию, нужно сдавать либо историю, либо обществознание. Я спрашивала, куда я могу податься тогда с этими экзаменами, мне сказали, что на журналистику можно. Подала, поступила.

А во время обучения мне просто понравилась сама учеба. У нас с родителями был уговор, они сказали: «Давай учись год. Если тебе не понравится, ты за этот год поймешь, что не твое, то окей, уходи и ищи свое. Если нет, то на третьем курсе уже нужно будет просто доучиться и принести диплом домой». Я просто как-то так училась, и мне безумно нравились мои преподаватели, мне нравился подход в университете. Мне нравилось то, что это нестандартная зубрежка, а действительно безумно крутой рай, потому что ты можешь говорить то, что ты действительно думаешь, и, в принципе, тебя готовы слушать. Начала выходить на практику, мне стало как-то нравиться, и потом уже даже не думала о том, что можно где-то в другой сфере работать. Были, конечно, моменты на 3 курсе, когда начались перегорания, но это все такое, незначительное.

– Ты сейчас учишься в магистратуре на журналистике в НГПУ?

– Не совсем, специализация называется «медиаобразование», то есть я буду преподавателем медиаобразования. Это такой человечек, который приходит в школу и рассказывает о том, как избегать всякие манипулятивные ловушки, которые расставляют журналисты в своих текстах.

– Магистратура нужна журналисту?

– Я сторонник того, что любое образование важно и нужно, и в какой-то степени оно обязательно пригодится, особенно журналисту. У меня иногда доходит до того, что я задумываюсь: блин, круто было бы поработать где-нибудь кондуктором или в каком-нибудь сексшопе. Потому что этот опыт пригодится рано или поздно. Ты вступаешь в коммуникацию с людьми, узнаешь какие-то интересные штуки, которые потом можешь переложить в тексты и которые тебе обязательно пригодятся. Не всегда магистратура по журналистике в чистом виде нужна человеку, который хочет стать журналистом, но, в любом случае, мне кажется, образование лишним никогда не будет.

Я, пока училась, думала, что профильное образование журналиста вообще не нужно человеку. Ты спокойно можешь отучиться на филолога, на химика. Глупо утверждать, что человек с образованием журналиста – типичный гуманитарий, допустим – сможет написать текст о каких-нибудь научных разработках по химии, например, потому что он тупо не владеет всеми вот этими основами. Но, когда я начала работать в РОСТе, со школьниками, которые хотят поступать на журналистику и студентами, которые учатся на факультете журналистики, я поняла, что сейчас профильное образование важно и нужно. Если раньше у людей просто было чуть больше знаний, они умели писать тексты после школы, у них были какие-то наработки, была еще сохранена структура полномасштабных сочинений, сейчас этой структуры просто нет, и, как некоторые говорят, «просрали поколение». Сейчас на факультетах журналистики студентам дают то, что им не дала школа. Собственно, умение писать тексты, умение вообще излагать свою речь без всяких «является», «данный продукт» и еще чего-то.

Это необязательно. Если нет возможности поступить на ФЖ, и ты поступаешь на филолога, это не значит, что ты потом не можешь работать журналистом, но это круто, потому что у тебя уже есть готовая специализация. То есть ты можешь быть книжным критиком, еще что-нибудь. Если ты политолог по образованию, ты можешь писать крутые тексты, разбираться в политических стратегиях, но образование журналиста лишним точно не будет. По крайней мере, для человека, который хочет в этой сфере работать.

– Какова, на твой взгляд, миссия журналистики?

– Миссия журналистики? Слушай, я не знаю, о каких-то таких глобальных штуках я не думала. Сейчас, наверное, помогать людям. Мне просто кажется, что журналистика – это, в первую очередь, про людей, и журналистика должна помогать людям, отражать их интересы. Я, когда прихожу к детям на мастер-классы, всегда показываю им слайд с уборщиком из клиники и говорю: вот это уборщик, он помогает людям, он наводит порядок – в помещении, в доме, еще где-то, потому что ходить по чистому полу приятно. И вот есть журналист, он тоже помогает людям, только немножко в другой сфере. Он информирует людей о том, что произошло и помогает людям разобраться в этой фигне. Возможно, если у людей есть какие-то серьезные проблемы, когда им просто отказывают уже все высшие структуры, они идут к журналисту, и журналист помогает. Но одному человеку приятнее просто ходить по чистому полу, а другому приятнее знать о том, что его окружает. То есть между техничкой и журналистом можно поставить равно, общая их цель, миссия – помогать людям. Мне кажется так.

– Ты работаешь в молодежном издании, можешь рассказать про специфику таких изданий?

– Молодежные издания – это самая благодатная сфера для молодых авторов, потому что зачастую, когда человек приходит на факультет журналистики, он мнит себя маленьким богом. Как правило, людей, которые приходят на факультет журналистики, можно разделить на две категории: у одних людей слишком заниженная самооценка, а у других слишком завышенная. Первая категория пошла ее поднимать и говорить: «Я могу рассказывать, и меня точно услышат», а вторая категория пришла тешить свою самооценку и говорить: «Вот я говорю, и меня все слушают». И когда они приходят на практику в какое-нибудь крупное СМИ (под крупным мы можем назвать даже какую-нибудь местно-сельскую редакцию) и предлагают свои темы, им там это неинтересно, потому что аудитория немножко больше. В районе это бабушки, дедушки, в региональных СМИ – НГС, Тайга… ну это точно не подростки. Им, конечно, будет интересна какая-нибудь подростковая тематика, но это один текст в полгода уже хорошо. Потому что это не их аудитория, а в молодежном издании ты можешь писать про то, что тебе действительно интересно. Мне кажется, вот этим [молодежное издание] и отличается от всех остальных. Это очень круто, на самом деле, потому что, когда тебе интересно писать, ты развиваешься в этой теме, начинаешь что-то искать, читать и, возможно, именно в молодежных изданиях ты сможешь определиться со своей спецификой. Если ты действительно хочешь определиться, найти что-то и работать дальше в каком-то определенном направлении.

Ну и прежде всего, молодежные издания – это не столько про журналистику в целом, сколько про тусовку. В большинстве случаев есть такие ребята, которые приходят в молодежное издание не потому, что они хотят быть журналистами и хотят писать – они просто хотят тусоваться. Это тусовка: есть люди, которые делают что-то вместе, у них есть общая цель, общая идея, и вот они ее достигают разными средствами, и всегда в этом коллективе будет находиться пара-тройка человек, которым просто интересно быть здесь. Они возьмут на себя какую-нибудь незначительную функцию: будут SMMщиком или просто будут распространять, всем рассказывать про это издание. То есть это возможность делать то, что тебе интересно,  и возможность тусоваться, находить людей с общими интересами.

– Ты работаешь редактором в РОСТе, в чем специфика работы редактора в таком издании? Тебе ведь приходится редактировать людей без журналистского опыта.

– Да. РОСТ – это, прежде всего, была и есть не только информационная площадка, где люди что-то узнают, а, в первую очередь, обучающая площадка. То есть любому человеку, который приходит, мы не отказываем. Понятно дело, что потом кто-то сливается, кто-то остается. Да, они приходят все без опыта, поэтому уровень текстов будет ниже. Если взять, допустим, даже молодежное издание, где пишут только студенты,и взять наше издание, уровень некоторых текстов у нас будет намного ниже. Но здесь нужно понимать, что нам пишут тексты 9-классники, 10-классники, у которых это первый, второй текст, и они просто учатся. Здесь как раз-таки очень важно помочь им определиться с темой, чтобы тема была, конечно же, интересна, потому что про то, что неинтересно, они просто не будут писать. И помочь им написать это хорошо.

Зачастую с первого раза, конечно, ничего не получается, и по пять-шесть раз ребята редактируют тексты. У нас позиция такая, что ты сам их должен исправить. Редактор акцентирует внимание на ошибках, на плюсах и минусах текста, а ты уже получаешь текст, где просто в формате рецензирования написано, что исправить, какой кусок хороший, какой плохой, что надо переделать. Человек открывает, смотрит, переделывает, зачастую переделывает не так, как необходимо.

Был случай, у нас девочка на практику приходила из педуниверситета, она переписывала текст шесть раз. Она принесла очень ужасный, сырой текст, переписывала его шесть раз, и в итоге он попал на доску почета. Это, наверное, круто, потому что она реально переписывала его сама. Мне кажется, она материла меня очень сильно, а потом сказала слова благодарности (смеется). Тут самое главное не переделывать за человека, потому что, когда за тебя переделывают, это то же самое, что картошку чистить. Ты вот взял в руки нож, взял картошку, нарезал как-то непонятно, и тут мама подходит и говорит: «Вообще-то, вот так надо делать» и просто берет и чистит, ну и начистила кастрюлю картошку и говорит: «Вот в следующий раз нужно делать так». Собственно, если редактор будет вот так же переправлять тексты за молодых людей, то чему они научатся? Ну, ничему они не научатся, ничего не отложится в голове. А когда они сами начинают исправлять материалы, тогда уже они понимают свои ошибки. Не с первого раза это происходит, текста с пятого-шестого, у некоторых вообще с десятого, но происходит.

Если есть терпение, есть желание, то это обязательно произойдет. Может, ты за собой наблюдала или за одногруппниками: обязательно всегда найдется тот человек, который будет использовать большое количество риторических вопросов, вот эта сочиненческая тема из школы. У нас была девочка, которая просто каждый свой текст начинала с риторических вопросов: «А знаете ли вы, что…?» Мы просто поставили запрет человеку на использование риторических вопросов. Сказали, что вопросы могут быть только, когда ты их в интервью задаешь собеседнику. За два текста исправилась все.

– Получается, вы предполагаете, что все ребята, которые у вас занимаются, пойдут дальше в журналистику?

– Знаешь, мне кажется, нас можно назвать санитарами журналистики. У нас не все ребята идут потом в журналистику. Из 100 процентов где-то 20 приходят, наверное, просто потому, что им это интересно, и они хотят попробовать пописать, ну вот лежит душа к этому. Недавно девочка пришла, говорит: «Я в школе писала и сейчас хочу пописать», но учится совсем не на журналистике. Остальные 80 процентов – это да, это студенты, которым уже нужен опыт; либо школьники, которые собираются поступать на факультеты журналистики и заполняют свое портфолио для поступлений. Мы собираем данные, кто куда поступил, спрашиваем, и каждый год есть один-два человека, которые говорят: «Все, нет, я поработал и понял, что это не мое». Мне кажется, это очень круто, потому что, представь, человек бы поступил, а если бы еще поступил не на бюджет, на платку, получился бы год, и потом – «Это не мое», а хуже, если бы он проучился 4 года, и тогда бы понял, что это не его. Как правило, всегда на факультетах журналистики находятся люди, которые, ну на практику пришел, че там, две-три недельки потусил в редакции и все, и вроде как учатся и думают, что это их, а выходят и понимают, что нет. У нас есть люди, которые понимают, что это не их дело и просто уходят спокойно. Была девочка в этом году, которая металась, говорила: «Не знаю, вот нравится вроде журналистика, но я не хочу учиться, не хочу связывать свою жизнь полностью с этим». Я говорю: «А между чем колеблешься-то?» – «Ну вот либо журналистика, либо филология». Так прекрасно, иди на филологию, читай книжки, изучай их, будешь преподавателем, если захочешь, конечно, им быть, а если потянет, то просто будешь писать. Вот и все, область-то смежная.

– Почему ты посвятила свою жизнь молодежному изданию, а не общественно-политическому СМИ, например?

– Так получилось просто, я училась на 3 курсе и, что называется, пинала вала и ничем не занималась, пописывала куда-то что-то за гонорар, но официальной работы у меня не было, все мои одногруппники уже устроились куда-то, а я просто сидела, прожигала свою жизнь и понимала, что мне нужно найти что-то, и я подумала: «Надо найти работу». Утром такая просыпаюсь. Думаю, пойти на пару или не пойти? Хотела сначала не идти, но потом подумала: «Блин, это ж Катенева (имя преподавателя – авт. прим.)», она рассказывала как раз про детские молодежные СМИ, и она всегда очень интересно это делала. Я прихожу, и она говорит: «Вот молодежная газета РОСТ ищет себе редактора. Кому интересно, подойдите ко мне, номер дам». Ну, я подумала, почему бы и нет? Подошла – дали номер. У меня был опыт, когда меня брали на стажировки в различные СМИ: я похожу там 2-3 дня, и ухожу оттуда, потому что я понимаю, что мне там не нравится, что это немножко не моя область, мне некомфортно. А тут я пришла с мыслью, что потусуюсь там, наверное, месяц-два и уйду. И че-то как-то так, понимаешь, понравилось. Молодежные СМИ – это не то, что мне интересно, на самом деле. После универа я бы абсолютно другую область себе искала в журналистике, а тут просто так получилось, что и коллектив попался-то очень крутой, и я приятелей хороших себе нашла, и сама работа, в принципе, мне понравилась. Вот эта медиаобразовательная штука.

Это иногда надоедает, представь, к тебе каждый год приходят новички, приносят тексты со стандартными ошибками и каждый год одно и то же, ты как будто в этом кругу. Но при этом есть очень много интересных моментов. И недавно я поняла, это так круто видеть, как ребята, с которым ты занимался, которые ничего не умели, за несколько лет достигают каких-то нереально крутых высот. Просто сейчас я здесь. Может быть, через несколько лет я буду в другом месте, но совсем в другой области.

– А сколько лет ты уже в РОСТе?

– С 2015. Я училась и работала на неполной ставке, четыре часа в день, но потом универ закончила и увеличилась ставочка у меня. Ну то есть пока в универе училась, ну это было так, даже работой назвать нельзя, потому что нас была два редактора тогда в РОСТе, и весь основной массив был на другом редакторе, на Ире Силачевой. Она потом уволилась, и уже я подхватила.

– Как ты считаешь, молодежные СМИ могут претендовать на статус серьезной журналистики?

– На статус серьезной журналистики они могут претендовать в рамках молодежного СМИ. Молодежное СМИ – это очень крутая штука в плане того, что мы сейчас открываем тексты на каких-нибудь федеральных, региональных СМИ и видим глупейшие ошибки, видим глупейший непрофессионализм журналистов. Это не совсем повсеместно, но в большей степени вот такая картина, потому что тексты пишут по сути молодые люди 25-30 лет, которые не особо в этом разбираются. Молодежное СМИ дает возможность попробовать все аспекты: от культуры до политики. Ты учишься писать, ты становишься более эрудированным, через это надо проходить, и мне кажется, молодые люди должны сначала пройти эту школу, поработать в молодежном СМИ, узнать, пощупать, короче, как маленький ребенок. Он играет в кубики или прятки, или в дочки-матери, он же играет не потому что просто так положено играть в дочки-матери или прятки, он же через это учится жить, он учится общаться со своими сверстниками. Он учится, когда играет в дочки-матери: принимает на себя роль мамы, роль папы, роль ребенка, кота, половика. И потом, когда он выходит во взрослую жизнь, у него уже есть какая-то схема, чтоли, того, как действительно жить. Молодежные СМИ можно сравнить с кукольным домиком: дети сначала учатся тут, а потом переходят во взрослую жизнь. Так же и молодой человек: приходит, учится писать, нарабатывает себе базу экспертов и всего такого, потом уже с этим багажом он переходит в профессиональное СМИ.

У молодежных СМИ основная-то проблема в том, что они никогда не смогут быть на уровне с профессиональными СМИ, потому что человек – это такое существо, которое хочет всегда развиваться. Глупо утверждать, что дети наши, из 10-11 класса пришедшие, научились писать, и вот они уже со своим багажом, который у нас получили, будут оставаться и писать. Нет. Они прекрасно понимают: «Я уже из этой площадки вырос, и я пойду дальше», и это хорошо, потому что, когда ребенок вырастает, он уезжает от родителей и строит свою жизнь. Так же молодой человек. Он понял, что он уже научился, и он идет дальше, в другие СМИ.

Они никогда, мне так кажется, не смогут конкурировать с профессиональными СМИ только потому, что как только человек станет профессионалом, он уйдет туда, где нужны профессионалы.

– В этом году в Новосибирске появилось новое молодежное издание TheYoungSiberia. Нужно ли нам столько молодежных изданий?

– Конечно, нужно. Все равно все СМИ могут быть похожи между собой, это проблема современного мира, очень сложно придумать что-то новое. Мы заходим на какие-то сайты и видим просто кучу одинаковых порталов, даже если в Новосибирске зайти на несколько каких-нибудь изданий, они все одинаковые. Да, там будет тематическая ситуация какая-нибудь немного другая, но в остальном они будут одинаковые. Если взять федеральные СМИ, тоже такая ситуация. Молодежные СМИ – тоже такая ситуация. При этом, если это создается, значит, это надо. Это прекрасная возможность для того, чтобы люди могли открывать что-то новое. Вот, например, одни делают так, другие так. Прекрасная возможность что-то в хорошем плане своровать, допустим, друг у друга. Все равно любое СМИ – это набор определенных стандартов. У нас в редакции работают по таким-то правилам, по таким-то каким-то критериям. Есть люди, которых эти критерии не устраивают, это всегда было, есть и будет, это очень хорошо, потому что такие люди будут просто искать что-то для себя. Когда появляются люди, которым тесно в какой-то одной банке, они просто делают все возможное, чтобы из нее выпрыгнуть и создать свою банку. Не можешь сломать систему – создай свою.

Это круто, когда открывается что-то новое. Очень интересно смотреть. Затем, создать-то несложно, сложно держаться достойно и дальше развиваться. Вот, в чем основная проблема. Самое главное, не только чтобы это все создавалось, ночтобы это двигалось дальше, а не стояло на месте, потому что, увы, очень часто многие сделают что-то крутое – и помнят это до конца своих дней. У нас есть издание «Новая Сибирь», они в начале нулевых блистали, и вот сейчас 2018 год, они до сих пор делают свою газету, которую никто не читает и думают, что они до сих пор такие популярные и все мэтры журналистики. Я просто работала там. Я видела людей, которые думают, что они живут тем временем, нулевыми, и думают, что они действительно крутые. Вот это страшно. А создать новое не страшно и круто.

– У тебя бывают моменты разочарования в журналистике?

– Вчера был момент такой. Я вчера новости открыла и увидела там, что очень хорошего журналиста убили (речь идет об инсценированном убийстве журналиста Аркадия Бабченко; интервью было взято 31 мая, за 3 часа до объявления Бабченко живым – авт. прим.), мне стало так грустно от этого, потому что времена Анны Политковской и Натальи Эстемировой, мне казалось, давно прошли. До сих пор есть люди, которые решают свои какие-то штуки убийством. А еще я недавно ездила на форум, и там мы обсуждали женщин на руководящих должностях, и нам эксперт форума говорит: «Давайте какую-нибудь женщину возьмем и ее будем разбирать», и там начали предлагать Тину Канделаки, всякое такое. Я говорю: «Может, возьмем Галину Тимченко?» На меня так посмотрели, как на дуру, типа кто это? В глазах читалось. Я говорю: «Вы не знаете, кто это?», и они такие: «Нет». У меня просто завышенные требования к людям, которые работают в мире медиа. Я считаю, что они должны быть максимально эрудированы, они могут не вдаваться в глубину, но по поверхности они должны абсолютно все знать, и они должны стыдиться того, что они этого не знают.

Мне становится как-то не по себе, когда я вижу тексты, где написано «данный продукт является». И я думаю: «Блин, ну почему так!» Это самое ужасное, потому что я детям вдалбливаю то, что не надо использовать эти канцеляризмы, а они потом, понятно дело, заходят на какие-нибудь другие сайты, у которых аудитория в два раза больше, где работают уже взрослые люди, и думают, что так надо писать. Или ты про что-то глобальное спрашивала?

– Нет, но я хотела спросить немного про другое – про твою деятельность в журналистике.

– Конечно, у меня периодически бывают перегорания, и тут просто надо вовремя сменить область деятельности. Наверное, кстати, поэтому я и работаю сейчас в РОСТе, потому что, когда мне надоедает работать в офисе, у нас появляется какой-нибудь молодежный форум, и мы едем туда и живем там в лесу неделю и работаем совсем в других условиях.

Вот у меня недавно была ситуация, мне просто хотелось все бросить, уйти вообще в лес и в лесу жить, чтобы вообще никого, ничего не было, потому что все эти тексты, все это так надоело. И тут был этот проект «RedBull: Can you make it?» И как раз мне Сережка Гравченко (участник проекта – авт. прим.) пишет: «Можете помочь? Там нужны будут баллы за наши посты, нам нужно их репостить в соцсести, расшаривать всю эту инфу, потому что у нас не будет доступа эти семь дней, нужно собирать лайки, репосты», и я на неделю, на вот эти семь дней просто вышла из жизни и полностью жила вот этим «Редбуллом». И он меня спас в какой-то степени, потому что в тот момент мне нужно было абсолютно полностью сменить сферу деятельности, думать о том, как что писать подписчикам, чтобы они лайкали, нужно было полностью окунуться в соцсети и чисто вот этим заниматься. Очень круто, что на работе это все поняли и помогали это делать. Тут главное сменить направление. У меня такое бывает очень часто.

– Что важнее в журналистике: талант или мастерство?

– Мне кажется, все-таки мастерство. Я не знаю просто, есть ли талантливые люди в журналистике. Есть, конечно, но я, наверное, одного такого человека встречала из молодых людей. Просто талант – это такая штука, вот у тебя есть талант, и ты можешь написать крутой текст, но ты возьмешь и пойдешь бухать в барчик вместо того, чтобы писать; а мастерство оттачивается. Да, ты можешь обладать какими-то способностями, ты можешь писать хорошие тексты, но ты не будешь крутым журналистом, если ты не выработаешь свой стиль. Не может родиться человек и просто написать офигенный текст. Не может он просто прийти и сказать: «Я вот талантливый, возьмите меня, у меня уже стиль отточен, все знаю, все умею» – нет. Писатель может, журналист – нет. Это безумно долгая работа над собой. Это оттачивание, во-первых, собственного стиля, во-вторых, умения общаться с людьми так, чтобы дали информацию, а талант ограничен в какой-то одной степени, не может же человек быть талантлив во всем. Он либо может разговорить дерево, либо может продать руки Венеры Милосской, которых нет, либо может написать какой-нибудь текст. Но над этим всем надо работать.

– Почему ты сказала, что писатель может, а журналист – нет? Это же близко.

– Нет, совсем не близко, мне кажется. Просто журналист отражает то, что актуально. Вот сейчас у нас, допустим, та блокировка «Телеграма» актуальна, просто берешь и делаешь текст про блокировку «Телеграма». Тебе этоможет не нравиться, тебя может от этого выворачивать, но тебе надо это делать, потому что у тебя миссия такая – помогать людям, узнавать информацию. А писатель просто пишет книжки о том, что у него в душе болит. Он, конечно, считывает [информацию]. Все равно же смотришь, что-то актуальнее, что не актуальнее. Если ты не Дарья Донцова, у которой есть рабы в подвале, которые строчат эти детективы ради того, чтобы просто продавать и больше денег накручивать, а реально нормальный писатель, то ты пишешь совсем про другое. Ты тоже оттачиваешь свое мастерство, но немножко в другой позиции. Тебе не нужно вклиниваться в какие-то рамки. Рамки не в плохом смысле этого слова, а в хорошем как раз-таки. Просто есть критерии, по которым журналистский текст будет хорошим; есть критерии, по которым он будет плохой. Если там нет комментария того-то, того-то и того-то, то текст нужно будет дорабатывать, он плохой без этих комментариев, они нужны здесь. А у писателя это полностью его фантазия, нет таких критериев. Пиши про что хочешь. Хочешь ты писать про то, как, я не знаю… древние греки бегали и прыгали у себя в Древней Греции, вот пиши сейчас про это. А если ты журналист, ну напиши про древних греков – для чего? Для кого?

Беседовала Любовь Осипова