Александр Скрыльников: «Главное в моей работе не получить удары, не оказаться героем, а все-таки осветить правдивую картину происходящего»

Александр Скрыльников – один из представителей современной и решительной журналистской тусовки. Он работал на «Радио Свобода», а сейчас создает материалы в издании «МБХ медиа». Несмотря на молодой возраст, биография Александра полна огромным количеством историй из профессиональной практики. Некоторыми из них он поделился в нашей беседе.

— Ты знаком с Ходорковским?

— Да, мы познакомились городе Лидс, в Англии, на воркшопах по расследовательской журналистике. Отличный мужчина, очень простой, ходил без охраны, абсолютно никакого пафоса, ничего такого. Перебегал на красный свет перед автобусами, лишь бы быстрее дойти до места. Много шутил, спокойно и размеренно диалог вел. А, ну и самое интересное, что когда мы были на всех этих семинарах по расследовательской журналистике, Ходорковский сидел вместе со всеми слушателями, даже что-то записывал себе в телефон. Он отсидел полный воркшоп, который шел часов восемь. Да, Ходорковский мне, в общем, нравится.

— Почему ты выбрал резко оппозиционное медиа, даже если судить по тому, где ты до «МБХ» работал?

— Скорее всего, из-за родителей, по большей части. Они оба – журналисты. Мама когда-то работала и на Ходорковского в газете «Московские новости». Ну, и они как-то сформировали свободолюбивые взгляды. Я бы не назвал это прям оппозиционными СМИ. Я не понимаю, на самом деле, что сейчас вообще можно назвать оппозиционным. Понятно, что есть какие-то общие черты, но я бы сказал свободолюбивые. Мне нравится, что в «МБХ» абсолютная свобода выбора тем, языка, нет никаких ограничений, никакого контроля со стороны Ходорковского, тем более, он вообще не влияет на редакционную политику издания. Есть шеф-редактор и главный редактор, они дают тебе все возможности для реализации в любом направлении, любой теме и специализации. Это то, что другие СМИ, к сожалению, предоставить не смогли.

— Был ли в твоей карьере момент, когда ты высказал какое-то мнение в своем материале, а потом сменил его?

— Была одна история с попом в городе Мценске, который якобы резал на глазах у мальчика-алтарника его собаку. Меня настолько взбудоражила эта история, что я написал ее со слов матери этого ребенка. Я позвонил этому попу, он отказался со мной разговаривать. Естественно, вторая точка зрения всегда должна быть, но материал вышел достаточно однобоким. И потом уже, когда я начал углубляться в эту тему, нашел их соседей, у меня зародилось сомнение. Мне рассказали, что эта женщина, мать ребенка, она немножечко с придурью. Пришлось отправиться за хренову тучу километров от Москвы в поселение этой церкви, чтобы выяснять. Оказалось, что сумасшедшие все. Мнение я особо не поменял, но пришлось исправлять.

— Есть ли у тебя какая-то табуированная тема? О чем-бы ты лично сам никогда не снял и не написал?

— Я не пишу про медицинские ошибки. Это очень трудная тема, потому что здесь практически невозможно доказать правоту ни одной из сторон. Я думаю, даже люди, сведущие в медицине, не всегда берутся за такие темы, потому что мнения врачей часто отличаются. Трудно понять, кто здесь прав,

особенно если в результате медицинской ошибки или неизвестно чего еще умер человек. Ты здесь не докопаешься ни до какой истины, к сожалению. Трудно еще с темами про педофилию. Я бы не сказал, что я бы не брался, но здесь доказать тоже сложно.

— Важно ли найти свою тему?

— Вообще, конечно, если ты со специализацией, на мой взгляд, гораздо круче, но это настолько индивидуально. Мне, например, скучно было бы писать про одно и то же. Был какой-то момент, когда у меня была только мусорная тема, с Волокаламском, с полигонами в Подмосковье. Но, к сожалению, через какое-то время все приедается, и я не могу отдаться, а без отдачи лучше материал не получается. Сделана техническая работа, а все-таки должна быть какая-то человеческая составляющая. Но специализация – это, конечно круто. На моей практике процентов восемьдесят людей во всех редакциях, где бы я ни работал, не заканчивали журфаков, они пришли из какой-то другой профессии, и начали раздавать огня в своей специализации. Они ценятся больше. Ну, например, наш шеф-редактор Сергей Простаков, он очень хочет, чтоб мы обросли специализациями.

— А если специализации нет, то насколько нужно разбираться в теме, чтобы создать крутой материал? Скажем, насколько нужно быть политологом, чтобы хорошо писать про политику?

— Наша работа хороша тем, что мы не обязаны как раз-таки быть политологами, например. Мы должны доставлять разные точки зрения на проблему. Конечно, должен быть какой-то бэкграунд. Очень часто бывает, что тебе дают тему, а ты вообще ничего не понимаешь в ней, и приходится сидеть пару дней разбираться. Но плюс в том, что ты можешь просто взять несколько разных политологов, и эта фактура, которая у тебя наберется с их ответов, с их точек зрения, сделает классный текст, классный материал. Конечно, надо самому немножечко в теме разбираться, но на этот разбор не обязательно тратить года образования, вполне может хватить 2-3 дней хорошего ресерча.

— В работе журналиста важнее его личные качества или связи, которые он наработал?

— Я думаю, здесь все-таки симбиоз. Ну, вот есть пример Ивана Сурвилло, он сейчас работает спецкором TheVillage. В такой условной «тусовочке» журналистов его материалы не особо котируются, не особо весомые, но у него есть огромная база контактов, связей, благодаря которым он попал в список 12 апостолов Esquire, в рейтинг Forbes молодых и перспективных залетел. На первых порах бывает, что люди абсолютно не из журналистской среды, без каких-то контактов вырываются только из-за каких-то личных качеств. Ведь начинать можно по-разному.

— Ты недавно писал в Твиттере, что просидел в коридоре суда три часа. Часто ли такое бывает, что работа журналиста не такая захватывающая, как о ней привыкли думать?

— Частенько, на самом деле, особенно в судебной теме. Я и раньше ходил по судам, но вот неделя такая выдалась, что меня все отправляют, отправляют…И да, ты просто сидишь ожидании. Ты можешь также сидеть ждать звонка спикера, это тянется неделями, месяцами. Даже с репортажами иногда бывает очень скучно. Но я считаю, если ты хороший репортер, то ты можешь даже с самого скучного мероприятия что-то да принести.

— Помнишь ли ты свой первый материал?

— С «Радио Свободы» попросила одна женщина для ее программы, которая называлась, кажется, «Классные чтения», пособирать комментарии на диктофон у ребят, которые со мной в школе учатся. Вот это первое журналистское, что я проделал. Ходил там везде, в раздевалке, где сменку свою пихали в пакетики, докапывался: «Что ты прочитал за лето?» Так горд этим сегодня.

— Какой этап создания материала у тебя любимый?

— Наверное, все-таки предварительный ресерч, когда у тебя набирается много-много фактов, картинка в твоей голове обрастает какими-то новыми деталями, и ты думаешь, вау, какая классная история, сколько всего сразу

здесь замешано, это по любому будет бомба — это самый любимый момент и есть.

— Для всех ли материалов нужно делать большой предварительный ресерч или есть то, что не требует глубокого копания?

— Да, конечно, есть и заметки, которые можно сделать за полдня, начиная от того, как ты получил новость. Недавно на утренней летучке дали тему: какой-то там центр инициатив предложил сделать в Саратове платные перекрестки. По сути, всего две стороны – сам центр инициатив и какой-нибудь дальний эксперт. Сначала я дозвонился до эксперта, потом до центра инициатив, где мне сказали, что это полная хрень, типа мы ничего не знаем про эту новость, это какой-то фейкньюз, мы ничего такого не предлагали. Вот, это минимальный ресерч потребовало, два часа.

— Ты сейчас занимаешься и написанием текстов, и записью подкастов, и видеосъемкой. Сложно ли это все совмещать, и есть ли у тебя желание уйти в какую-то одну сферу?

— Да, совмещать сложновато, хоть и интересно, но да, есть желание уйти в сферу только написания репортажей. Мне проще пропускать через себя какие-то события. На выходе материал получается гораздо круче, когда есть какие-то мои ощущения, которые я в текст обычный, конечно, не вставляю, но в репортаже они очень важны. Когда ты пишешь репортаж, ты можешь спокойно, в отличие от других жанров, становиться связующим звеном между какими-то кусочками, можешь спокойно становиться и сам героем. Особенно чувствовалось, когда я пришел в «МБХ»: второй месяц работы, случается пожар в «Зимней вишне», и меня отправляют в Кемерово на 11-часовой митинг, на жутком морозе, никуда нельзя отойти, чтобы ничего не пропустить, три тысячи человек при этом готовы заживо съесть всех этих местных чиновников, «За правду! Дайте нам правду!», и ты во всем этом варишься – как может не получиться что-то крутое?

— Всегда ли ты ездишь по регионам, чтоб написать репортаж, снять что-нибудь или в некоторых случаях информация идет из источников, а ты в Москве сидишь?

— В большинстве случаев идет по второму варианту. Лучше, конечно, всегда ездить на место, особенно если это репортаж, всегда лучше иметь личный контакт с героями. Тебе легче оценить, во-первых, говорят тебе правду или пытаются обмануть, потому что всегда есть тенденции у людей тобой воспользоваться, и это надо помнить. По телефону или в тексте бывает очень трудно отследить эти моменты, просто добавляются особенности человека, или он ерничать пытается как-то. Но, к сожалению, чаще всего из редакции приходится работать.

— Где находится больше интересных тем: в центре или в регионах?

— В регионах, определенно. В регионах, во-первых, не так сильно развита журналистика, хотя она там и хорошая. Еще разный менталитет у каждого региона. Когда ты представляешь историю из Хабаровска на суд своим читателям из Москвы, происходит столкновение точек зрения и это вызывает наибольшие эмоции.

— Я не могу не спросить про 5 мая 2018 г. Ожидал ли ты, что освещая митинг «Он вам не царь», ты получишь серьезную травму?

— На самом деле, нет. Я не думаю, что есть люди, которые такие: «Вот на митинге, сейчас, может где-нибудь упаду». Я абсолютно не был готов, но и травма благо оказалась не серьезной. Меня просто напугали в первом травмпункте очень сильно, сказали, что у меня разрыв легкого и «ты полежи, ты, возможно, сегодня ночью умрешь, надо тебя госпитализировать». Было страшно. Ты понимаешь, что когда идешь…ну, «горячие точки» — это, конечно, громкое слово для митинга, но близко, ладно, понимаешь, что может что-то случиться с тобой. Всегда нужно об этом помнить, но и продолжать работать. Меня долбанули, по-моему, в самом начале митинга, и я был на такой эйфории от работы, что меня еще три часа или четыре не беспокоил этот удар, я продолжал вести трансляцию. Только потом, когда я

уже приехал в редакцию, всем показал, все такие «блин, Саш, срочно в травмпункт надо».

— Не страшно ли было после этого заниматься журналистикой?

— Нет, знаешь, как-то наоборот воодушевило. Было немножечко стыдно, когда потом писали на почту рабочую, в сообщения Вконтакте: «Александр – герой». Первые полдня было приятно, а потом ты понимаешь, что это абсолютная ерунда по сравнению с теми травмами, которые получают другие люди, и главное то в моей работе не получить удары, не оказаться героем, а все-таки осветить правдивую картину происходящего. И за этот образ героя-мученика становится стыдно через какое-то время.

— В одном из прошлогодних видео на Youtube-канале «МБХ» ты говорил: «Не нужно запрещать Интернет, достаточно просто запугать людей». Вот сейчас Интернет запрещают. Какое у тебя мнение на этот счет?

— Страшные потуги, если честно. Мне, естественно, не нравится любое закручивание гаек, любое ограничение свободы слова, но, сознавая, как у нас это все работает, я боюсь, что просто разворуют эту часть денег, выделенную на проект, и получится аналогичная ситуация, как с Роскомнадзором. У нас скоро выйдет про это фильм, я пока не буду вскрывать всяких подробностей, но просто станет понятно, каким образом хотят отстегнуть наш Интернет от остального и почему это может не сработать. Идея страшна сама по себе, а ее реализация будет далека от представляемых чиновниками проектов.

— Если сайт «МБХ» блокировали и в эпоху «свободного» Интернета, не думаешь ли ты, что сейчас начнется облава на оппозиционные СМИ?

— Эта облава уже лет пять идет, постоянно кого-то закрывают. «Грани» есть такой портал, который уже несколько лет работает под блокировкой, как и мы. Облава, конечно, идет и будет продолжаться, но nopasaran, как говорится.

— Насколько, на твой взгляд, журналистика сейчас влиятельна в России?

— Мне кажется, она набрала обороты. Я больше по своим текстам сужу, что когда происходят какие-то изменения, боятся. Боятся, потому что не могут

контролировать все точки выхода информации, в виде которых им нужно сохранить власть у себя в руках.

— Есть ли в России свобода слова?

— Конечно. У меня она всегда была, и никто ее не заберет, если мы говорим о каких-то общих понятиях. Она тушится, но, мне кажется, все еще есть.

Беседовала Полина Шляпужникова