Павел Тиунов: «Я просто выясняю подробности, которые другим неизвестны»
Павел Тиунов — «человек в тапочках и без соцсетей» после работына ГТРК, РЕН ТВ и в издании «Сиб.фм» рассказывает о новосибирских СМИ и криминальной журналистике.
— Почему выбрал журналистику?
— Никогда не питал интереса к точным наукам типа математики, физики. Всегда был такой глубокий подход к ним, всегда смотрел в корень и задавал неудобные вопросы: «Откуда берётся сила, а почему там трение?» Не находил я ответы на поставленные мной вопросы, и как-то развивалось образное мышление, которое мне помогало хорошо на литературе писать сочинения. Тут не последнюю роль сыграла моя учительница по русскому языку и литературе. Потому что, когда я писал сочинения, я не хотел начинать всё банально. Образ Евгения Онегина в Евгении Онегине —там начинают писать: «Поэма «Евгений Онегин» написана Пушкиным…». Я начинал создавать текст с образов: «Пушкин сидел, у него горела свеча, няня Родионовна маячила где-то. Он сидел задумчивый…». Вся аналитика уходила в мусорное ведро, а вот какую-то картинку рисовать у меня получалось, и учительница сказала: «У тебя есть способности, иди. Лучше развиваться в этом направлении».
У меня не было, по крайней мере тогда, стремления восстановить справедливость. Нет, я смотрел на это с художественной точки зрения. Просто мне нравилось писать. А жизнь в определённый момент была уличная: старшие классы, шпана, пацаны. Моя первая статья, опубликованная в университетской газете: «Абонент недоступен, или 5 способов лишиться телефона». У меня не было цели повлиять на обстановку, чтобы меньше воровали телефоны. Просто систематизировал информацию, получилось неплохо, пошёл отклик.
— Получается, после учёбы ты сотрудничал с федеральными каналами. Как это получилось?
— После Педуниверситета я встал перед выбором: заниматься профессией или уходить в другую специальность для зарабатывания денег. У меня был небольшой предпринимательский опыт, он оказался достаточно успешным. Но мне стало дико неинтересно, хоть убей. Это ли то, чем я хочу заниматься? Подумал — нет.
Написал про отца одноклассника — депутат областного совета. У них в коммунистической партии было своё издание, и он с кем-то судился. Я написал про это, опубликовали, а там что-то уже более похожее на журналистский материал с анализом фактов.
И узнал, что ищут корреспондента в ФедералПресс, это екатеринбургский холдинг, у нас было представительство. И я отсылаю туда резюме. Он звонит мне: «Приходи на собеседование». Я прихожу, а там препод мой сидит. Они закадычные друзья, он посмотрел резюме, увидел институт, позвонил этому, спросил, что обо мне думает. Я прихожу, они коньяк пьют. И он: «Вот, ничего вроде статья, где ты писал про партию. За бутылкой коньяка сбегаешь — возьму на работу». Я сбегал, он взял меня на работу. Три месяца там отработал, офигел вообще от темпа, потому что каждый день лонгрид должен быть. А я только пришёл, я в профессию ещё не вошёл, считай. Я ночевал даже на каких-то выборах.
Начал вакансии смотреть и увидел, есть такая: требуется корреспондент на ТВ, эфиры на НТВ. Я ещё тогда вообще не понимал, как телевидение работает. Оказалось, просто стрингерская контора. И у них специализация была ЧП и ЧП-обзоры на неделю. Как стрингеры работают: они же просто собирают материал, там, интервью, синхроны, подсъёмки, какие-то материалы с камер наблюдения; пишут фабулу происшествия и отсылают в Москву. А там журналисты, которые покупают, смотрят, подписывают, где-то созваниваются. И этим я занимался на протяжении двух, наверное, с половиной лет. Потом договор у них благополучно прекратился, и я ушёл на местное телевидение, потому что кушать-то надо.
Пришли на рынок омичи, которые хотели запускать представительство РЕН ТВ и запустили его, показывали хорошие цифры. Мы работали по франшизе, конечно, но мы были РЕН ТВ, кружка РЕН ТВстояла на столе. Денег вложено было немерено, офис в центре Новосибирска, моноблоки, новые камеры, GoPro, вот все эти летающие штуки. У нас заряженность техническая была отличная. И цифры, что-то в районе 20% зрителей мы забирали, а это были очень хорошие показатели для Новосибирска. И случился эпик фейл. Журналистка задала неудобный вопрос, на РЕН ТВ надавили. Всё. Проходит месяц, нам отказываются в продлении контракта по франшизе, хотя мы её покупаем. То есть они отказываются от денег. Мы постепенно скатываемся вникуда, в небытие, в Youtube. А у нашего руководства не было понимания, как представить всё на Youtube. Деньги просто сливались, в итоге инвестор сказал: «Нет эфиров, нет прибыли, нет рекламодателя, нет денег, до свидания». Мы разбежались.
Пошёл на ГТРК. А почему ушёл с ГТРК? Я вёл дежурную часть, это контент с претензией на размещение тематической рекламы, адвокатов. Поменялся начальник, зовёт меня к себе на разговор. Я не хотел журналистом на все темы. На тополиный пух, на плохие дороги, я набегался на все эти вещи, потому что на них иногда бывает ну очень абсурдно. Снимать шестой раз смену резины по сезону, этот День жестянщика, это ужас, конечно. Я говорю: «Дайте мне криминал отдельной программой». Он отвечает: «Криминал — сразу нет, в принципе контент по происшествиям будет закрываться. Иди на стандартную ставку журналиста». А потому что политика, нужно создавать же позитивный образ всех дел в области, и криминалу тут нет места.
Я теперь в отделе лонгридов в Сиб.фм, пригласили несколько месяцев назад. И я должен проводить… Они называют это отдел расследований, но как это громким словом-то назвать? Восстановил практически уже все связи свои: МВД, ФСБ, все эти вещи. И удаётся иногда узнавать вещи, которые другим неизвестны: подробности происшествий, где-то связь проследить, развернуть какую-то новость.
Мне бы кто рассказал в своё время, как журналист становится журналистом. Нельзя просто прийти в издание с дипломом о высшем образовании и сказать: «Я вот журналист, возьмите меня на работу». Можно, конечно, попробовать. Но начинается ведь всё с самого неинтересного и с самого, прямо хочется сказать, г… На самом деле так. Ты придёшь, и будешь ты и мало получать, и будешь ездить на всякую ерунду, и будешь сидеть на совещании мэра и думать: «Куда я попал вообще?» И проходишь все стадии, когда ты сам заинтересовался. Что-то неинтересное — нашёл что-то интересное, свежим взглядом посмотрел. Почему молодых журналистов любят — за свежесть взгляда. И вот перелопатил вот эту вот неинтересную гору фигни, получил задание на что-то более-менее внушительное. Там разобрался, нашёл свою стезю, определился со специализацией.
Не люблю и ненавижу, когда говорят, что журналист должен быть универсальный. Не приемлю. Вот если ты будешь распыляться на всё, ты и останешься даже не в конкретном направлении, а, как говорят, «знаю всё и знаю ничего». Разбираюсь во всём одновременно и ни в чём конкретно. Даже выбери ты там шоу-бизнес. Работаешь, постоянно сталкиваешься с этими событиями, обрастаешь знакомыми, отсюда источники, отсюда эксклюзивы, отсюда новая информация. Люди знают тебя. А есть эксклюзив — это твоя ценность, грубо говоря. Для изданий ценность. Ты человек, который достаёт информацию.
— Почему именно тебя приглашали в Сиб.фм?
— Видимо, есть кадровый голод у нас в журналистике в Новосибирске. Хочется им создать какую-то крепкую команду. Я заинтересован в профессии, они это знают. Я не говорю, что я какой-то супер-пупер талантливый. Но в плане работоспособности и предоставления конечного продукта — я это делаю. Я просто как человек, на которого можно положиться. Если мне дал тему — я её по-любому раскрою.
У меня ещё спортивный интерес со студенческой скамьи: кто-то сделал, а я не сделал, я сразу анализирую, почему я не сделал, а на кого они вышли, а с кем они общались, почему он со мной не общается, и поехали.
— Как связи развиваешь?
— В процессе работы, когда ты начинаешь заниматься всякими темами, у меня они правоохранительные все. А с ними просто: начинаешь развивать тему, отрабатываешь героев. Потом — кто этим занимается, какое ведомство, силовики. Какой-то темой занимаешься: «А вы не можете прийти в отдел уголовного розыска по Новосибирской области?» — «Можно, а в чём дело?» —«Да просто разговор». Я пришёл, поговорили с ним. А по факту меня пробивали через него люди, чтобы дать мне ещё более интересную информацию. Касалось педофилии в детских домах. Я только выхожу из его кабинета — мне звонят: «А вы не хотите встретиться, информацию получить?» — «Давайте, где?» — «В десять часов вечера на Маркса». Я приезжаю, там стоит Camryзатонированное. Я сел. Там — чувак коротко стриженный, передний ряд — фиксы золотые, весь в шрамах. Один в один бандит из НТВшных фильмов. Мы начинаем с ним разговаривать. Это бывший оперативный сотрудник, который каким-то магическим образом начинает курировать каждое дело про педофилов в детдомах. Там намётки на целую систему были, мы показали процентов 15 от всего. Тема сложная, без доказательств показывать нельзя, так что остановились на двух педофилах. Их благополучно осудили, один уже вышел. Работает с детьми в спортивной секции. Второй, самый злостный, выходит в 22 году. И вот как бы я это всё узнал? Просто занимался своей работой.
А с действующими силовиками — запросы в МВД пишешь. Я вот занимаюсь, допустим, телефонными мошенничествами — дайте человека, который ведёт дело. И диалог завязывается. Если какой-то корыстный мотив в плане получения информации, сотрудничества — День полиции, позвонил, поздравил. «А вот у нас материал вышел, а почитали?». Кто-то на самом деле становится другом, кто-то просто знает тебя, и это тоже ценность: фамилия на слуху. Ценность связей даже не в том, что каждая из этих связей может принести тебе эксклюзив, нет. Тебя знают и тебя не пугаются. Ты звонишь: «Я Вася Иванов из «Комсомольца-на-Оби», они же не мониторят, они же не знают, кто ты, что ты. Тем более сейчас со всеми этими иностранными агентами. Они же все очень боятся. И когда тебя знают, тебе проще, ты можешь за две секунды узнать подробности.
Там свои просьбы по отношению к тебе. У них есть палочная система для публикации профилактических материалов. Ты приходишь к редактору, говоришь: «Слушай, чтобы мне отношения сохранить, чтобы нам получать информацию, давай им дадим место какое-то». Им надо-то, просто галку поставить.
— А как потом тексты пишешь?
— Бабулю выгнали из дома. У меня подход ещё телевизионный остался, захожу через героя всегда. Представляю конкретного человека, кто это: бабушка, 89 лет. Где она, в каких живёт условиях, как она меня встретила, какое у неё настроение, что там в квартире есть. Образ описываешь, читателя погружаешь в обстановку. И уже она обрисовывает свою проблему. Ну, а там по системе: событие, реакция на событие, реакция второй стороны, потом комментарий каких-нибудь контролирующих органов. А вывод по идее всегда должен быть авторским, лирическим. Если это бабушка, с которой родственники делят наследство — пишешь, что наследство-то наследством, а бабушке-то жить негде. В первую очередь должно быть это, забота о старших — во главе стоять.
— Ещё нужно удерживать читателя. В длинном тексте это сложнее делать, чем в новостях. Заботишься об этом?
Есть скандальная информация, которую ты выносишь в заголовок: «Во дворе Центрального суда застрелили обвиняемого». И по факту все дали информацию: застрелили, что при попытке побега он взял девушку-конвоира в заложницы, приставил к её шее какой-то прут, требовал его отпустить и т.д. и т.п. Официальная информация, больше ничего нет. Потому что был конвой, были задержанные, один из них убит и все остальные сидят. Откуда мы узнаем, что там происходило на самом деле? «Выясни».
Начинаю звонить. Меня выводят на отдел конвоя, который распределяет автозаки по судам. Начинают рассказывать, что чувак планировал побег, что с ним должен был бежать второй, что он ему там в автозаке орал: «Петя, — грубо говоря, — бери эту бабу», ещё что-то. А тот отказался, струсил. И он в итоге сам пытался сбежать, но его застрелили. Грамотно сотрудники сработали. И у меня в заголовке: «Бежать должны были двое». Сначала начинаешь описывать ситуацию: что произошло, какие-то подробности: девушка несколько месяцев всего работает, она вообще стажёрка была. И потом информацию, которая зацепила читателя, располагаешь ближе к концу. Кстати, по просмотрам очень хорошо.
— Ты сказал, что не идёшь на сделки с совестью — какие у тебя границы?
— Границы нам выставляет Роскомнадзор в основном. Не имеешь права публиковать имена, фамилии несовершеннолетних, имена, фамилии людей, замешанных в сексуальных преступлениях, по наркотикам очень жёсткие блоки, по делам об экстремизме ограничения.
Если говорить о моральных рамках каких-то… Самое большое, что ненавижу в своей специальности — общаться с родственниками погибших людей на первых порах. Тебе говорят: «Позвони маме убитого ребёнка», грубо говоря. И вот тут у меня возникает блок чисто человеческий. Тревожить в этот момент… Переступал ли я когда-нибудь его? Да переступал. Но не часто. Я иногда даже шёл на такие вещи: «Я не дозвонился», «Я не достучался», «Никто не открыл дверь». На самом деле я даже этого не предпринимал. Потому что я не могу. Особенно когда речь идёт о детях. «Сходи, а что такого? Сходи к родителям погибшего ребёнка». Иди сам сходи.
И второй блок, наверное, — когда люди передают мне информацию на условиях анонимности, которая касается чего-то очень важного. Грубо говоря, когда человек сообщает о преступлении, будучи сам немножко завязанным в криминале. И потом звонят правоохранители и говорят: «А кто тебе слил? А что там за история? А что и как?» — они могут подать на меня в суд, и я буду должен по решению суда раскрыть источники информации. И где-то в этих ситуациях приходится соблюдать баланс, чтобы и человека не подставить, и выпустить хороший материал. Иногда приходится поступаться скандальными подробностями только для того, чтобы не привлечь лишнее внимание. Будь я акулой пера, я бы мог поступиться, по головам пройти, развернуть для своей профессиональной репутации более глобальную тему. Я намеренно на это не иду. У меня тоже есть блок человеческого отношения к людям, которые ко мне относятся по-человечески.
— А если споры начинаются? Вот это не публикуй, вот это не публикуй.
— Когда момент касается освещения подробностей ситуации, событийка: «А там произошло на самом деле то-то и то-то, а ты это не публикуй» — это одно. А когда говорят, что там какая-то скандальная подробность, касающаяся характеристики, человека — это другое. Например, ДТП, человек заявляет о том, что он потерпевший, и в этой ситуации он реально потерпевший, но у него возникает характеристика, что он регулярно не платит штрафы за превышение скорости. Негативная характеристика? Да. А за него просят: «Не публикуй». Но в конкретной ситуации он прав, мы просто не говорим о том, что у него за багаж. В этой ситуации мы объективно оцениваем, у нас нет цели его оправдать.
— Ты не указываешь?
— Если на объективность освещения материала не влияет, можно не указывать.
— А если влияет?
— Тогда приходится обговаривать. Просто ставишь человека перед фактом. Говоришь, что для объективного освещения материала необходимо это указать, ты готов на это? Он стоит перед выбором: опубликовать материал в том виде, в котором он есть, либо отказаться от материала вовсе.
— А если ты публикуешь материал, который портит репутацию людям, связанным с тобой. Что ты делаешь?
— Это зависит от того, насколько ситуация влияет на судьбы людей. Если речь идёт о жизни и смерти — как я могу выбирать? Опять же, тут вопрос в том, делаешь ты это скрытно или прямо приходишь и заявляешь: «Тут вот так, вот так, вот так. Я просто не могу не опубликовать, если это кому-то поможет. Давай сделаем максимально так, чтобы тебя обезопасить. Продумаем моменты, давай подумаем, кто ещё мог мне об этом рассказать. Сошлёмся на кого-нибудь». Опять же, есть всегда такое: пришла анонимка в редакцию. У меня ситуаций, когда речь шла о жизни человека, не возникало. О судьбе — да, было такое.
— А увольнение?
— Не сталкивался. Увольнение, это, получается, какой-то официальный орган. Они там сами перестраховываются. Хотя ГУВД я недавно немножечко подставил, сам того не понимая.
— Как подставил?
— Тут у нас тоже какие-то игры идут на миграционном рынке. Якобы вытесняют одну из контор, которая якобы проставляет иностранцам экзамены по русскому языку. На них возбуждено уголовное дело. Они пошли по СМИ и называют фамилии конкретных людей: оперативные работники, следователи. Нам приходит письмо, редактор говорит писать. Я написал, указал там эти фамилии. И прозвучало у меня слово «беспредел»: «Пожаловались на «беспредел» полицейских». Она мне звонит: «Ты что…» — «Что?» — «Фамилии же нельзя указывать, что бы они тебе ни говорили. Москва звонит, проверки сейчас». Это не плохо, если у них будет проверка, может быть, они на самом деле пытаются вытеснить с рынка, она не знает. Но я её подставил, не введя её в курс дела. Мы исправились, я потом без проблем опубликовал их ответ с достаточно хорошей информацией.
И вот что меня держит в этой профессии до сих пор — жизнь не такая, какую нам преподносят через призму СМИ. Я сам работаю в СМИ, я знаю, как они работают, и объективной журналистики очень, и очень, и очень, и очень мало. Я уверен, каждая сфера, она не такая, как кажется, какой мы её знаем через СМИ. И у меня возникает такое желание — рассказать на самом деле, а что там.
Грубо говоря, происходит что-то, человека обвиняют виновным в преступлении. А что нужно делать в этой ситуации? Нужно смотреть, нужно осматривать ситуацию со всех сторон. Что за задержанный? Что у него за жизнь? Где он работал? А что привело к этой ситуации? А что произошло на месте преступления? И бывает так, что и вина его оказывается не настолько очевидной. Не оправдываешь, а описываешь обстоятельства, которые его к этому привели.
Вот задержанный, которого застрелили. Читаем: «Застрелен во дворе Центрального суда при попытке побега». Комментарии: «Да так ему и надо», «Да это наркоторговец». И всё, образ создан. Так ему и надо. Начинаешь общаться с родственниками. Оказывается, что мужик по малолетке залетел из-за кражи в тюрьму. А сам практически сирота. Он, брат и сестра — втроём в малолетстве остались без матери вообще. Воспитывала бабушка, бабушка через четыре года после смерти матери умерла. Их забрал дядя из Новосибирска, у которого своих трое. Понятно, что они росли все трое на улице. Он по какой-то краже сел, отсидел в Тогучине, вышел, женился на местной женщине. Нарожали детей. Всё, не заладились отношения в семье. Он работал, мастер на все руки, деревяшки выпиливал, пытался продавать свои изделия через группы в соцсетях. Шевелился мужик. На заводе работал. Она ему по итогу поставила ультиматум: либо ты деньги зарабатываешь, либо уходишь. Он очень любил своих детей, у них трое детей. В один день просто хлопнул дверью, поехал в Новосибирск. Не доказано, что он начал заниматься продажей наркотиков. Обвинили его в этом. Опять же, почему он начал зарабатывать деньги на продаже наркотиков? Сестра говорит, что он просто хотел заработать денег, приехать к жене и вернуться в семью. Вернуться добытчиком. А его задержали, посадили в СИЗО, ему корячилась 228, часть 4. Это до 20 лет. По судебной практике 17-20 ему корячилось лет в тюрьме. Он же понимает, что за это время он упустил семью и детей.
Есть обстоятельства, которые толкнули его на совершение преступления? Есть, и он уже не очень таким и зверем-то выглядит. Я об этом говорю, не надо сразу клеймить человека, который попал в какую-то ситуацию. А что побудило человека? Вот это интересно. Здесь где-то должна быть заложена справедливость, а не просто по канонам российского законодательства: совершил преступление, уехал, всё, вычеркнут из жизни общества. А так и происходит.
Беседовала Елена Михалева