Екатерина Пустолякова: «Это очень плавающее понятие — насколько журналистика морально жестка»

Редактор сайта «Науки в Сибири» Екатерина Пустолякова рассказала о работе официального издания СО РАН, своем отношении к женщинам в науке, популяризации научных достижений сейчас и мануале, благодаря которому «любой человек <…> сможет написать годный, крепкий, читаемый текст».

— Почему вы выбрали журналистику? Как пришли к этому?

— На самом деле, история очень простая и очень банальная. Когда я училась в десятом классе, стало понятно, что нужно как-то выбирать свою дальнейшую стезю. Тогда я просто села и трезво оценила собственные силы. К десятому классу я уже два года училась в гуманитарном классе, соответственно, мои знания точных и естественных наук были на сильно базовом уровне, поэтому их развивать я уже никак не могла. И второй момент — я точно знала, что хочу в Новосибирский государственный университет, потому что это Академгородок, это определенное сообщество, это определенный имидж, это определенная атмосфера, дух. Вот это все меня очень привлекало. 

Я посмотрела на гуманитарный факультет, который мог мне предложить, например, историю. Она не подходила, поскольку у меня очень плохая память на даты. Востоковедение мне тоже не подошло, так как я не очень люблю иностранные языки, у меня нет к ним ни тяги, ни особого таланта. Дальше была филология, это либо лингвистика, когда нужно, сами понимаете, поверить алгеброй гармонию, ив общем-то, язык с этой точки зрения меня не интересовал никогда. Литературоведение — я очень люблю читать, люблю литературу, но терпеть не могу понимать, что хотел сказать автор на уровне выбранных предлогов, глаголов, определений и так далее. Методом исключения оставалась журналистика, и я решила, что свои таланты смогу реализовать в этой сфере.

— Не пугали ли вас перспективы профессии: ведение расследований, общение с людьми…?

— Вообще, нет. На самом деле я интроверт, мизантроп, но тем не менее с этой точки зрения я даже не задумывалась, что это может быть трудно или как-то невыполнимо. 

— «Наука в Сибири» — это ваше первое место работы?

— Нет, конечно. Я писала внештатно для нескольких изданий, работала на радио «Юнитон» копирайтером, писала рекламу, а потом как-то судьба привела меня сначала в Центр общественных связей Сибирского отделения, который был организован в 2009 году. Там мы начинали с пресс-релизов, потом после реформы Российской Академии Наук все, скажем так, информационные службы Сибирского отделения были реформированы. Вследствие чего получилось одно управление по пропаганде и популяризации научных достижений СО РАН, куда и входит, собственно, «Наука в Сибири», где мы все работаем. 

— То есть это не какое-то отдельное издание?

— «Наука в Сибири» — это отдельное корпоративное издание СО РАН. Сейчас мы, правда, уже вышли за рамки корпоративного, и даже не регионалы. По крайней мере, наш сайт, редактором которого я являюсь, большинство пользователей читает из Москвы. У нас получается очень интересная история — мы корпоративное издание федерального уровня. 

— Поясните, пожалуйста, что значит корпоративное издание.

—Корпоративное издание — это издание, которое издается какой-то отдельной корпорацией, извините за тавтологию. Это может быть завод, фирма, медицинская клиника — неважно. То есть это какое-то издание, которое пишет на тематики, связанные с этой организацией. В данном случае — СО РАН.

— Вы редактор сайта «Науки в Сибири». Какие обязанности в это входят?

— Это довольно широкий круг. Во-первых, я периодически пишу, работаю как научный журналист, продолжаю это дело. Во-вторых, подыскиваю темы вместе с моими коллегами, у нас триумвират. Есть начальник Управления по пропаганде и популяризации научных достижений (далее УППНД) СО РАН, Юлия Сергеевна Позднякова, есть главный редактор, Елена Владимировна Трухина. А есть я. В мои задачи, в том числе, входит подобрать темы для того, чтобы раздать журналистам, обсудить эти темы и те, которые они приносят сами, понять, что из этого будет медийно, о чем можно или нельзя написать. Это, естественно, вычитка текстов, внесение правок и так далее. Это какое-то общее тематическое наполнение издания, то есть планирование того, о чем мы будем писать, что мы должны придумать для каких-то знаменательных дат или, возможно, для каких-то событий, происходящих в Сибирском отделении. Ну и, работа с запросами от других журналистов, потому что УППНД действует еще как центр связи Сибирского отделения со всем миром. Работа многоплановая.

— Ваши материалы на сайте представлены в совсем разных рубриках: буддизм, археология, женщины… Как вам удается перестраиваться с одной темы на другую, захватывать весь объем?

— Сибирское отделение занимает фактически весь Сибирский макрорегион. Начиная с Якутии на северо-востоке — Бурятия, Чита, Иркутская область, Красноярский край, Новосибирская область, Омская область, Алтай и вплоть до Тюмени. Это, грубо говоря, все наше. Естественно, институты, которые находятся на всей этой территории, очень многоплановые, и каждый занимается своим кусочком научной деятельности. В каждом из этих институтов есть интересные темы, инфоповоды, какие-то работы, экспедиции, ученые, которые могут высказать свою экспертную точку зрения на ту или иную проблему. Мы очень стараемся соблюдатьбаланс между направлениями наук и баланс территориальный. Естественно, Новосибирска у нас больше, потому что мы находимся в Новосибирске. Однако мы стараемся побольше писать и о региональных научных центрах Сибирского отделения. Мы их очень любим, былитам в командировках неоднократно, и мы видим, что там тоже очень сильная и мощная наука.

— Раз я затронула тему материалов, перейду к вопросу о ваших публикациях про женщин, которые вышли к 8 марта. Почему вы решили освещать эту тему?

— Во-первых, это традиция. Каждое 8 марта мы выпускаем либо пул материалов про женщин, либо делаем какой-то проект. У нас уже был спецпроект «Женщины в науке», где мы писали именно о женщинах-ученых. Либо это какие-то темы, в принципе связанные с научной реализацией женщин. Их в науке очень много — к счастью, теперь это мощная сила, и хотелось бы об этом рассказывать как можно больше, потому что, к сожалению, все равно существует мнение, что, например, женщина-физик — это прямо сильно необычно. Хотелось бы разрушать эти стереотипы, собственно, мы это и делаем. 

— При прочтении этих материалов я заметила, что вы не используете феминитивы. Почему?

— У нас был целый материал про феминитивы с Оксаной Михайловной Исаченко. На самом деле, я не могу сказать почему так. Для некоторых слов в принципе нет благозвучных феминитивов, давайте начнем с этого, — математичка, физичка. А для тех слов, где это возможно, мы их используем — исследовательница, преподавательница и так далее. Если я не ошибаюсь, «авторки» у нас тоже встречались периодически. На самом деле, у нас есть корректор, который с точки зрения русского языка правит все тексты. Она тщательно следит за новыми тенденциями и последними изменениями в правилах, и пока мы это делаем с тем, что уже есть в литературной традиции. Там, где этого пока нет, мы предпочитаем такой, как бы это сказать, осторожный подход.

— В НГУ на одной из пар мы пытались ответить на вопрос «кого можно назвать успешным журналистом?», не считая таких звезд, как, например, Познер, Листьев. Как бы вы ответили на этот вопрос? Какие качества упомянули бы?

— Во-первых, это любознательность. Во-вторых, широкий кругозор и хороший базовый бэкграунд, то есть, чем больше журналист знает по жизни, тем ему лучше. И в-третьих, это способность складывать слова в предложения, предложения в абзацы, абзацы в текст. 

— У нас разделились мнения, одна группа предложила следующую трактовку понятия «успешный журналист»: это журналист, которому за долгие годы работы не надоела своя профессия и который не потерял интерес к этому делу. Исходя из этой позиции, можете ли вы назвать себя успешным журналистом?

— Да, я могу с этой точки зрения назвать себя успешным журналистом. Мне по-прежнему интересно то, что я делаю, и я делаю это с увлечением, несмотря на то, что иногда это очень тяжело и время затратно. Бывает я задаю себе вопрос «а где выгорание? может быть, оно уже настало?». Но за плохими днями всегда приходят хорошие, и ты снимаешь этот вопрос с повестки. 

— Сколько лет составляет весь ваш журналистский опыт?

— Ну, если начать с каких-то внештатных работ, со второго курса… Около 20-ти, наверно. 

— Не сложно было совмещать учебу и подработку?

— Когда ты пишешь внештатно, то нет, но и денег особо это не приносит. Это приносит какой-то опыт, умение.Скажем так, ты можешь посмотреть на разные темы, разные направления в журналистике, на разных людей, которые в ней работают.

— Как вы считаете, лучше начинать подрабатывать во время обучения в университете или без опыта, окончив вуз, пойти работать?

— Это очень индивидуально, кому как. Здесь единого рецепта нет.

— Многие считают журналистику морально жестокой профессией. Низкие зарплаты, постоянное общение с людьми, которые бывают неотзывчивыми или агрессивными, отсутствие четкого графика работы. Согласны ли вы с такой трактовкой?

— Ну, смотрите, журналистика очень разная. Мы работаем в научной журналистике, а она по большому счету — одна из самых, скажем так, лайтовых. Это одно из самых морально устойчивых направлений. Ученые, как правило, люди интеллигентные в 99% случаев. Один процент приходится на сложных спикеров, ведьлюди бывают разные. Мы не пишем ни о социалке, ни о страшных событиях, ни о трагедиях, по большому счету, ни о войнах, поэтому мы, в общем-то, более морально сохранны, чем журналисты других направлений. Потому что, естественно, когда ты занимаешься социальной журналистикой, как совершенно блестяще это делает Маргарита Логинова, то либо ты пропускаешь это сквозь себя и тратишь нервы и силы. Либо ты просто не сможешь писать об этом так хорошо, чтобы затронуть сердца читателей. И в общем-то, это такое очень плавающее понятие — насколько журналистика морально жестка. Что ты выберешь для себя, где ты в итоге окажешься, чем ты будешь заниматься, о чем ты будешь писать и в каком коллективе ты это будешь делать. Есть ли у тебя какие-то методы релаксации, способы отвлекаться и так далее. Это весь комплекс человеческой жизни, который не позволяет ответить на вопрос однозначно. 

— Как вы пришли к научной журналистике? Путем своих подработок в студенческие годы?

— Нет, научной журналистикой я начала заниматься, когда пришла в Центр общественных связей. До этого я писала на разные темы, иногда даже на очень неожиданные. В моей биографии даже есть сотрудничество с одним из глянцевых журналов. Я писала о дизайне каких-то немыслимых концепт-каров. Я делала это, не будучи ни водителем, ни дизайнером, ни архитектором, вообще абсолютно в этом не разбираясь.

— А как так получилось?

— Просто это было одна из подработок.

— Вы это забросили, потому что стало неинтересно?

— Забросила, потому что мне это не близко, в первую очередь. 

— Когда я читала ваши материалы, заметила, что в 2021 году был опубликован всего один. С чем это связано?

— Во-первых, это связано с тем, что редакторская работа стала отнимать очень много времени, и на свои материалы его оставалось довольно мало. Во-вторых, у нас выходит значительное количество текстов, которые связаны с какой-то текущей работой Сибирского отделения. Это общие собрания, форум «Технопром»,еще какие-то мероприятия. Ну и, как правило, такие большие сборные тексты, которые пишут несколько журналистов, либо тексты, которые мы пишем на общие официальные тематики, подписываем «Наука в Сибири», а не собой. Так что на самом деле, мое участие есть, просто не сильно заметно со стороны.

— Как вы думаете, возможно ли творчество в журналистике?

— Оно не просто возможно, оно там есть. На самом деле, вопрос «журналистика — творчество или ремесло?» — очень сложный и очень философский. Потому что, чем больше мы углубляемся в какую-то одну сторону, тем больше контрпримеров находим. Они всегда есть. Это даже не связано с журналистикой. Например, балет — это ремесло или искусство? Или пение. То, что делает певец — творчество или просто вокализы, которым он научился и теперь просто попадает в ноты? Какой бы точки зрения мы не придерживались, мы всегда найдем примеры людей, которые делают не так, которые вносят творчество в ремесло (или наоборот). Дажев кузнечное дело, допустим. Люди, которые являются хорошими, годными,высококачественными и высококлассными ремесленниками, — все равно остаются просто ремесленниками, но добавляя в свою деятельность творчество, выходят на новый уровень. Поэтому с журналистикой все примерно также. Да, есть какие-то базовые наборы, инструкции, вещи, не познав которыеи не научившись которым, даже самый творческий человек не сможет не только добиться, грубо говоря, какого-то идеала, но и максимально к нему приблизиться.С одной стороны, ты всегда должен знать, что под журналистским трудом, даже под писательским, обязательно есть определенные каноны, выверенные временем, какой-то мануал, следуя которому, ты получаешь текст. Нельзя сказать, что требуется какой-то дар, талант, огонь в груди, сердце Данко и так далее. Грубо говоря, любой человек с хорошим бэкграундом, образованием и пониманием языка, пользуясь этим мануалом, сможет написать годный, крепкий, читаемый текст. С другой стороны, когда на тебя накатывает вдохновение и когда ты привносишь свое творчество и свой талант, если он у тебя есть, то получаешь не просто годный, читабельный текст, а нечто большее. И это всегда было и всегда будет. 

— Вообще да, действительно, получается вопрос «творчество или ремесло?» можно применить к любой сфере.

— Да, понимаете, на самом деле очень крупно этим вопросом нас испортил Александр Сергеевич Пушкин, который противопоставил, как известно, Моцарта и Сальери как творца и ремесленника. Хотя, на самом деле, творец Моцарт с трех лет сидел за инструментом и тренировал гаммы. Без этого он бы никуда не продвинулся.

— А как вы считаете обязательно ли вузовское образование, чтобы начать писать какие-то хорошие материалы в издании?

— Конечноже нет, потому что этот мануал журналистских навыков, во-первых, есть в открытом доступе, также можно читать пособия и учебники, например, прекрасного Максима Ильяхова, можно самосовершенствоваться, а можно просто прийти работать, имея какие-то определенные задатки и понимая, каким образом делается текст. 

Надо сказать, что из недавних журналистов, которые были у нас в «Науке в Сибири», прямо сейчас человек с журналистским образованием у нас двое. Это я и Юлия Сергеевна [Позднякова]. Наша самая прекрасная, очень талантливая и замечательная журналистка Диана Хомякова —филолог. Наши два журналиста, Глеб Сегеда и Кирилл Сергеевич —историки. До Кирилла у нас работал Андрей Фурцев, он тоже историк. И в общем-то, их тексты — это крепкие, профессионально и хорошо сделанные материалы. 

— Среди моих однокурсников бытует мнение, что филологи — это те студенты, которые не поступили на журналистику. Придерживаетесь ли вы такой позиции?

— Конкурс на филологию, кстати, в этом году был очень большой. И филология, и журналистика —все-таки немножко разные вещи. Это работа с языком с разных точек зрения, то есть журналист работает с языком как практик, учится составлять из этих прекрасных слов и конструкций какие-то тексты. Филолог, наоборот, анализирует язык и понимает, по каким закономерностям этот язык существует. Или литература, если мы говорим о литературоведении. Это, мне кажется, разные склонности и так далее. Но тем не менее, филолог всегда сможет стать журналистом. Ну и, журналист, мне кажется, если он озадачится этим вопросом и будет более глубоко вникать во все фундаментальные проблемы языкознания, он легко сможет стать филологом и изучать тексты.

— В своем материале «Вам как поджаривать?» вы рассуждаете о популяризации науки и о том, кто должен все-таки нести эти научные знания. В 2010 году вы считали, что имидж науки в глазах населения стремительно катится вниз. Что вы думаете по той же теме сейчас, в 2022 году?

— За 12 лет популяризация науки совершила просто неимоверный скачок и количественный, и качественный. В 2009 году, когда начальник Андрей Владимирович Соболевский стал, скажем так, инициатором создания Центра общественных связей, мы пришли практически на голое место. В новосибирской журналистике, конечно, периодически были какие-то материалы, но системно этим мало кто занимался. 

И вот, когда мы начали писать пресс-релизы в стиле «в Академгородке состоялась конференция. Ученые обсудили проблемы цунами», эти тексты брали просто нарасхват. Их перепечатывали в городе, их перепечатывали информационные агентства — мы собирали отклики по нашим пресс-релизам и видели это. Однако в это же время очень мощно популяризация науки стала звучать уже на федеральном уровне. Активно работали популяризаторы науки, проводились фестивали науки, проводились многочисленные события. В Академгородке долгое время было совершенно прекрасное кафе «Эврика!». То есть ты мог прийти в кафе и за чашечкой чая послушать научно-популярную лекцию исследователя. У нас проводились прекрасные фестивали «Эврика!Фест», на которые приезжали ведущие популяризаторы: Александр Панчин, Александр Соколов, Ася Казанцева, Евгения Тимонова в общем, масса — всех не перечислишь. И, естественно, популяризация науки именно в прессе тоже улучшилась максимально. 

Мы до конца не избавились от родимых пятен некоторых, скажем так, изданий, которые любят взять нормальный текст, придумать какой-нибудь классный заголовок, например, «Хомяки-убийцы», и запустить это все дальше. Но, как правило, это соответствующие СМИ с соответствующим имиджем. Поэтому на данный момент научная журналистика стала неизмеримо более качественной, разнообразной и вообще классной. Я не знаю, что сейчас будет с ней происходить в результате известных событий, нопоживем и увидим. 

— Вы видите какой-то потенциал в журналистах, которые сейчас учатся в НГУ?

— Да, конечно. У нас каждый год проходят стажировку студенты ФЖ. Также есть стажеры на протяжении года, например, совершенно прекрасный Дмитрий Медведев. У нас было несколько сотрудников «Науки в Сибири» с факультета журналистики. Мы были ими очень довольны, но потом они пошли дальше, кто-то уехал в столичные города, кто-то просто решил двигаться в каком-то другом направлении. Мы всегда рады стажерам, практикантам, которых у нас каждый год летом бывает 5–6 человек. 

— Есть ли какое-то вступительное творческое задание для студента-стажера перед тем, как он приступит к работе?

— Мы берем действительно всех. Всех, кто хочет, с журфака особенно. Берем на стажировку, дальше все зависит от вас — хотите ли вы совершенствоваться в этом. Вы просто пишете нам серию текстов, мы смотрим,со своей стороны работаем над ними и так далее. Сначала это какие-то задания попроще, потом посложнее. То есть в принципе даже по первому заданию мы смотрим примерный уровень, ну и дальше выстраиваем работу.

— В самом начале интервью, когда Вы рассказывали про свою должность, упомянули, что контролируете выпуск материалов, придумываете темы. Какие темы, по вашему мнению, не стоит поднимать? 

— В силу опыта и в силу того, что ты видишь в других СМИ, что ты умеешь делать сам, ты примерно понимаешь, какая тема, грубо говоря, зайдет, а какая нет. Есть очень фундаментальные вещи, которые, во-первых, сложно объяснить человеку без базового образования в этой области. А есть статьи, которые отдают чем-то лженаучным. Они тоже бывают, эти темы периодически всплывают, но определенное чутье тебе подсказывает, что не надо это трогать. В целом естьвечнозеленые темы, которые людям интересны всегда. Это здоровье, еда, экономика, археология, какие-то такие близкие вещи. И когда мы отбираем темы, а я это делаю чаще всего не единолично, то примерно прикидываем, о чем можно написать, что будет интересно. Мы просто обсуждаем это где-то в мессенджере.

— Вы также упоминали какие-то экспедиции. Вы в них участвовали?

— Я была в экспедиции, но не как журналист, а как археолог: ездила волонтером на Денисову пещеру, но это было довольно давно. Я примерно представляю себе, как это проходит, потому что хорошо знакома с геологами, археологами и их рассказами. То есть, когда ты погружаешься в эту тему, то примерно понимаешь, чем они там занимаются, как это все организовано и для чего.

— Вы сказали, что были в экспедиции как археолог. У вас есть еще одно образование?

— Нет. Меня просто одно время очень интересовала археология, и мне захотелось поехать, посмотреть, покопать своими руками. Я пришла в Институт археологии и этнографии СО РАН с этим вопросом, и мне предложили поехать вместе со студенческой практикой, с историками, копать. 

— Вы не хотели перейти в другое место, более крупное?

— Если честно, то нет. Я очень люблю Академгородок, его дух, атмосферу, его какую-то открытость. Очень люблю сибирскую науку, потому что она красивая, мощная, прекрасная, от нее захватывает дух. Тут все очень интересно, все очень классно. Я в целом люблю Сибирь по этой же причине: потому что она мощная и прекрасная, от нее захватывает дух. 

— У Вас, на мой взгляд, большой опыт работы. Если на него оглядываться, как Вы считаете, чего было больше, плюсов или минусов?

— Плюсов, конечно. Я очень люблю свою работу. Я смогла познакомиться с массой интересных вещей, процессов, объектов, каких-то событий и людей. Все настолько вдохновляет, обогащает, что хочется и дальше быть в этом состоянии. 

— Возникало ли у вас желание сменить профессию? Если да, то на какую и почему?

— Возникало, на самом деле. Это история, которую я очень люблю. Дело в том, что, когда я училась в своей прекрасной гимназии в своем маленьком шахтерском городке, популяризации науки не было примерно никакой. Ну, в общем, конец 1990-х годов и очевидно почему. Наука была в принципе не популярна, иза пределами каких-то научных организаций, таких мест, как Академгородок, никто не знал, чем вообще занимаются ученые. Например, когда я заканчивала школу, то просто не представляла, чем занимается ученый-химик, физик. В моем мире просто таких профессий не было. Но, если бы у меня была такая возможность, если бы к нам приезжали замечательные лекторы с выездными лекциями, которые мы организовываем сейчас для школьников, я бы стала геологом. 

— Как вы представляете себе будущее науки? Она будет также стремительно развиваться или будут препятствия, падения?

— В науке, как известно, препятствие только одно — недофинансирование. Когда достаточно денег, то полет человеческой мысли, в общем-то, бесконечен. Да, я считаю, есть области, которые будут развиваться быстрее. Этобиотехнологии, в первую очередь. Это какое-то фундаментальное познание мира, потому что сейчас, если говорить глобально, в мире уже накоплено достаточно знаний для того, чтобы строить прекрасные мощные установки, типа Большого адронного коллайдера. Соответственно, чем больше будет таких огромных структур и коллабораций, тем мы быстрее будем узнавать о каких-то процессах. Медицина, мне кажется, тоже будет развиваться довольно стремительно. 

В целом,я не думаю, что будет какой-то сильно большой упадок, потому что наука не сидит в башне из слоновой кости, она связана буквально со всем, что нас окружает. И, естественно, человечество не захочет терять эту возможность технического прогресса за счет накопления знаний и будет ее развивать.

Беседовала Екатерина Серебрякова

Фото Александры Федосеевой