Алёна Истомина: «В журналистике главное — не то, как ты пишешь, а то, насколько ты чувствуешь»

Алёна Истомина —лучший журналист Сибири в 2021 году (по версии конкурса «За огненные строки»).Долгое время работала криминальным обозревателем в «НГС». Несколько лет подряд её тексты побеждали в конкурсе журналистов от Следственного комитета, попадали в номинанты «Редколлегии», их записывали для подкаста «Давай голосом». 

— Алёна, как ты пришла в журналистику?

— Мне с самого детства нравилось читать книги. Я понимала, что когда так сильно любишь читать (я еще что-то писала, что-то сочиняла)… То ты либо становишься писателем (но зачем нам следующая Донцова, Буковски я точно не стану), либо учителем литературы (это вообще что-то не моё, детей я не люблю). А куда идут неудачливые писатели? Конечно же в журналисты. Когда все были маленькие (лет в пять), у других детей были мечты стать то балериной, то ученым, то ещё кем-то. А я – сразу журналист и всё. 

— Ожидания не оправдались?

— Да всё вообще не оправдалось. То, зачем я шла в журналистику, и то, зачем я сейчас работаю — две абсолютно разные вещи. Мне кажется, что в журналистику надо идти только если ты ничего больше не умеешь. Вот прям абсолютно ничего. Только писать.

Я, кроме того, как писать, больше ничего не умею. Я даже не пригодна, чтобы полы мыть. Потом, когда я уже начала работать, я поняла, что журналистика — это про другое. Это всё про людей, про помощь людям. В журналистике главное — не то, как ты пишешь, а то, насколько ты чувствуешь. Здесь делать нечего тому, у кого нет эмпатии. Сейчас я понимаю, что не стили, не то, как ты излагаешь мысли, а эмпатия – это самое главное в журналистике.

— Ты стала реже публиковаться. Это связано с политической ситуацией или с чем-то другим?

— Ну конечно с политической ситуацией. Не хотелось бы вообще об этом говорить.

— Алёна, ты работала со многими СМИ, записывалась для подкастов, писала статьи.  С кем тебе понравилось больше всего сотрудничать?

— Нет такого определённого СМИ. Я все СМИ обожаю, с которыми я работала. Я безумно обожаю «НГС», где я долгое время проработала. Кажется, что из региональных изданий, именно «НГС» сейчас тащат. Понятное дело, что больше всего мне нравится «Новая газета», потому что это издание, которое меня формировало. Я в школе ещё читала тексты журналистов «Новой газеты». Я была воспитана на текстах Костюченко и для меня то, как пишут журналисты «Новой», – это идеал того, как надо работать.

— Ты сейчас упомянула Елену Костюченко. А какие ещё современные журналисты тебе нравятся?

— Саша Сулим, все журналисты «Новой» (это прям однозначно). Понятно, что и Дудь (признан иноагентом) и Собчак, но я всё-таки больше не телевизионный журналист, а пишущий. Если смотреть со стороны криминального журналиста, мне очень нравится, как «Холод» делает криминал.

— Ещё в переписке ты сказала, что очень гордишься своим текстом для «Новой газеты», расследованием про пьянство. Почему ты считаешь это своим большим достижением?

— Он вышел на обложке «Новой», и пока это самое классное, что я написала. Свои тексты всегда сложно оценивать. Мне всегда кажется, что я пишу отстой. Я очень люблю этот текст, на этот текст потрачено очень много сил. Это то, чем бы я в принципе хотела заниматься. То есть брать какую-то одну большую тему, которую ты пишешь и рассматриваешь вообще со всех сторон. Чтобы ты читал текст и не возникало совсем никаких вопросов, чтобы где-то что-то не доделал. Наверное, такой текст один. Потому что сколько я живу, сколько я вспоминаю какую-то тему, всегда думаю, что надо было посмотреть ещё глубже, ещё глубже, ещё глубже. Всегда хочется ещё глубже, ещё больше. Наверное поэтому.

— Ты сказала, что тебе сложно оценивать свои тексты, а когда оценивают другие? Как ты относишься к критике?

— Очень хорошо. Критика — это возможность расти. Мне очень надо, чтобы меня критиковали. И в принципе важна оценка других. У меня в жизни три самых больших потребности: чтобы меня оценивали, потребность реализоваться через текст и потребность помогать другим. Журналистика все мои потребности закрывает.

— Как относишься к постоянно ужесточающейся цензуре?

— Крайне негативно, цензура может только погубить все. Именно из-за цензуры у российской журналистики нет будущего. Мне страшно представить, какие нас ждут дальше запреты и уголовные дела, если страна продолжит движение в сторону цензуры.

— Страшно ли писать расследования?

— Нет. Вообще я чисто случайно начала заниматься криминалами. Потому что раньше я работала в издании «ТОП54», писала там про театр в основном. Я пришла на собеседование в «НГС». Такая вся милая девочка рассказывает про театр, а ей говорят: «Нам криминалист вообще-то нужен». «Ой, ну это вроде интересно, давайте я попробую». Я попробовала и поняла, что это действительно моё.

Но как может быть страшно то, что интересно? У меня, когда я работаю, должно быть какое-то чувство самосохранения, но его нет. Потому что пру напролом и всё. Ну а чего бояться?

— Ну может бывали такие случаи, когда было прямо опасно…

— Как-то раз была перестрелка и был цыганский домик. Там хоронили парня, которого застрелили. Я захожу туда, сажусь разговаривать с ними. А там очень шикарный дом, большой. И в какой-то момент я с трагическим лицом спрашиваю: «А чем он занимался?» Я не знаю, о чем я думала, но я реально забыла. Мне казалось, что цыгане уже не торгуют наркотиками. Но судя по тому, что произошло дальше, это было именно то… Они белеют в лице, и я понимаю, что задала вообще не тот вопрос. Говорю: «Давайте закроем эту тему, давайте вернемся.» Но уже было поздно. И они меня просто выталкивают на улицу.

А текст же мне нужен. Я стою с микрофоном, обхожу дом, а там рядом толпа. Причем часть людей не заходила в дом, стояла на улице. Подхожу к другим людям, начинаю с ними разговаривать. Но выходят те, кто сидел в доме, и начинают на меня орать. У меня забрали диктофон, растоптали его. Хватают меня за руку и начинают говорить: «Мы тебя сейчас заведем домой и всё, тебя вообще никто не найдет». Я смотрю им в глаза и говорю: «Слушайте, ну во-первых, мой муж знает, где я, а во-вторых, сейчас, если что-то со мной случится, сюда приедет толпа чеченцев». И они растерялись. Меня в принципе это и спасло. 

Дальше всё происходило как в фильме. Таксист, который меня туда привёз, видимо ждал другой заказ. И я не понимаю, почему он не уехал. Он видит, что происходит какой-то кипиш, быстро подъезжает. Затем происходит какая-то пауза, я сажусь в машину и убегаю. «Спасибо большое, давайте поедем», — и всё.

— Повезло с таксистом…

— Да, повезло с таксистом. Я не знаю, что бы делала. В жизни я вообще невезучая. Абсолютно. Я не понимаю, как люди, допустим, деньги находят. Если я буду куда-нибудь идти, я обязательно потеряю деньги, потеряю ключи, что-нибудь забуду, что-нибудь сломаю. Возле меня всё постоянно взрывается, ломается. Но в работе мне очень везёт.

— А профессиональное выгорание бывает?

— Конечно, я же клинический трудоголик. Пару раз в год стабильно у меня начинается жуткая депрессия, такая, что я не могу заставить себя встать с кровати.

— Как с этим справляешься?

— Единственный совет, который тут можно дать — не надо пытаться справиться с этим состоянием самостоятельно, лучше обратиться к специалистам.

— Какие советы по работе журналистом ты можешь дать студентам журфака?

— Просто работать. Когда ты начинаешь, без практики не получится вообще ничего. Больше читать. Мне кажется, начитанность — это основное, что должно быть в журналистике. Выбрать какую-то свою тему, потому что тяжело очень писать обо всем. Ну понятное дело, что журналист должен писать обо всем: про медицину, про сельское хозяйство и вообще про всё, но лучше, когда есть своя тема. И относиться к своим героям, как к людям, которым нужна помощь. Вся суть журналистики не в том, чтобы писать красивые большие тексты, а именно в помощи людям.

Беседовала Ирина Баранова