Анна Братушкина: «Найти баланс совместимого и несовместимого — вот это про журналистику»

Анна Братушкина — о работе корреспондентом «Новосибирских новостей», современной журналистике и журналистах, а также немного о феминизме.

— Почему вы решили стать журналистом?

— Честно, у меня не было какой-то глубокой цели. Я не знаю, правда или не правда, но на вступительных были ребята, которые говорили: хочу стать военным журналистом, поехать на войну. А как раз, когда я поступала, начались первые события с Украиной, с ЛНР, ДНР — две тысячи четырнадцать год. И какие-то такие идеалистические идеи у некоторых были. Но это было мимо меня. Расследования делать, наверное, тоже мимо. 

И на самом деле я не очень понимаю, в какой момент я решила стать журналисткой. В принципе, у меня получались сочинения в школе, я была достаточно любопытной всегда. При этом моего внимания никогда не хватало, чтобы сконцентрироваться на чем-то и долго заниматься одним делом. Мне всегда нравилось по верхам как-то так пройтись: тут узнать чуть-чуть, тут узнать чуть-чуть, и производить впечатление, якобы умная, начитанная. И вот эти два качества, мне кажется, как раз сложились в журналистику. И даже когда ты все равно находишься в одной теме, все равно каждый день появляется что-то новое. При этом ты не очень погружаешься во все. То есть ты чуть-чуть знаешь, допустим, про операцию на сердце, чуть-чуть про операцию на мозги, что-то там про то, как работает адронный коллайдер. 

Ну и второе — это, что я умею писать, как мне кажется.

— Какие ожидания у вас были, когда вы впервые пошли работать в редакцию?

— Перед тем, как я пришла работать, я уже очень хорошо понимала, что такое редакции. Потому что, во-первых, летние практики, а, во-вторых, я до первого курса немного побывала в телередакции своего родного города Новокузнецка. И перед тем как работать, я уже очень хорошо представляла, что такое редакция, что такое работа журналиста. Перед самым первым посещением редакции, перед своей первой практикой были ожидания, что журналисты очень умные, очень глубокие люди, очень интеллигентные, во всем разбирающиеся, все понимающие и, наверное, очень циничные. 

— Оправдались ли эти ожидания?

— Понятное дело, что среди моих коллег, которые прям со мной в редакции работают, и которые из других изданий, есть и умные, и глубокие, и интеллигентные люди. Но, наверное, не в таком абсолюте, как я себе это представляла. Относительно самой работы: моя мама работала в рекламном отделе как раз-таки Новокузнецкого местного телевидения, и немного по ее рассказам я понимала, что такое жизнь в телередакции. Поэтому, когда я пришла работать, у меня не было сильного разрыва шаблона. Какой я представляла себе журналистику, такая она и есть, может быть, чуточку более неспокойная. 

— По вашему мнению, журналистика — умирающая профессия?

— Наверное ни одному журналисту не хочется признаваться в том, что его профессия умирающая. Может быть, она действительно не умирающая. Я думаю, что в том виде, в котором сейчас преподают журналистику, ее уже нет. И сейчас, если не все, то многие редакции в поисках новых форматов, потому что очень много уходит в интернет. Если раньше информация — это что-то доступное действительно лишь журналисту, то сейчас у каждого есть телефон с пабликами, постами, которые могут завируситься и стать новостью. Какой-то человек что-то сфотал, все это подхватили. Подхватили это, в том числе, и журналисты, которые начали в своих новостных лентах про это печатать. Поэтому все средства коммуникации и доставки информации между тем, кто ее потребляет, и тем, кто ее делает, очень меняются, все границы стираются. И это не умирающая профессия, но точно меняющаяся. 

Я думаю, что тот, кто поймет первым, к чему это все идет, и что нужно сделать, чтобы именно тебя читали и смотрели, тот и будет крутой редакцией или корпорацией. Пока что все существует в очень похожем на то, что было раньше — в традиционном виде журналистики. Тем не менее все меняется и все к чему-то идет.  

— Кто-нибудь отговаривал вас от желания стать журналистом?

— Я не помню, чтобы меня прям отговаривали. Как я уже рассказывала раньше, когда я заканчивала школу, начались первые события в Украине. И вот моя бабушка говорила, что меня обязательно убьют. Но я в принципе не собиралась быть военным корреспондентом, никогда меня это не привлекало. А так, что родители, что друзья — никогда никто не отговаривал.

— Сейчас вы работаете корреспондентом, как вы пришли в телевизионную журналистику?

— Опять же, я немного знала жизнь тележурналистики. Поэтому мне казалось, что если журналистика, то телевидение. Я знаю, что бывают такие люди, которым самим очень сильно хочется в кадр, а для меня до сих пор работа в кадре одна из самых сложных. Я больше за кадром. Я могу вести, могу записывать стендапы, но это лучше без меня. В журналистике вообще очень сильно смешиваются форматы. И телевидение — это первый смешанный формат, потому что там есть и голос, и текст одновременно, и картинка — там есть все. Это очень классно, что ты можешь и рассказать, и показать. Поэтому мне хотелось именно туда и поэтому перед первым курсом я пошла посмотреть, связаны ли мои ожидания с тем, что есть в реальности. На четвертом курсе я подумала, что было бы очень здорово найти работу, и еще более здорово найти работу по профессии. И вот я вспомнила про сайт, на котором могу писать новости. Я написала тогда редактору, спросила: «Не хотите ли журналиста классного и прикольного?». Он согласился. Сразу скажу, что денег там я вообще почти не заработала, зато очень многому научилась, за что очень сильно благодарна редактору. Потом одна из девушек в телередакции ушла, а меня взяли на ее место. Я пришла и прошла испытательный срок каким-то чудом. Одно дело, когда ты приходишь на практику, пишешь свой первый сюжет и все говорят: «Классно! Ты молодец! Вас неплохо учат! Хочешь, я тебе сразу поставлю зачет по практике?». И ты думаешь: «Все, я классная, я умею писать, я умею работать». А потом ты приходишь на работу и оказывается, что вообще не все так просто. Оказывается, что ты вообще не все умеешь, вообще не все знаешь. И думаешь: «Ну, наверное, меня уволят». Но в итоге вот не уволили, и в общем-то работаю.

— Расскажите немного о работе редакции. 

— У тебя с вечера есть расписание, ты уже знаешь, куда поедешь. Либо продюсер с редактором тебе дали какую-то съемку, либо ты сам заранее договорился. Так или иначе, вечером предыдущего дня ты знаешь, куда поедешь, с каким водителем, с каким оператором, во сколько, у тебя уже есть пресс лист. И с утра ты либо едешь сначала в редакцию, либо сразу на съемку. Потом отрабатываешь на съемке, следишь за оператором, чтобы он нормально снимал, потому что есть такие, которые хорошо знают свое дело, а есть, за которыми нужен глаз да глаз. Потом приезжаешь обратно в редакцию, пишешь этот сюжет. Дальше его проверяет редактор, ты его начитываешь, идешь на монтаж. Это такой обычный день новостника, но в целом не всегда он так складывается, и не всегда это одна съемка, или не всегда ты описываешь день в день. В общем, всегда очень по-разному. 

— В соцсетях вы несколько раз упоминали феминизм. В журналистике вы ощущаете давление патриархата?

— Нету такого прям давление патриархата. Нет такого, что мои редакторы и мои начальники, думая, что я девочка, чего-то меня лишают. Не знаю. Но на самом деле я думаю, что в принципе в России с феминизмом все еще очень плохо. И помимо самого давления патриархата в том смысле, что ты баба и ты тупая, существует также и позитивная дискриминация в попытке защитить женщину, быть рыцарем. Вот у нас в редакции этого давно уже нет. Но это было. 

Например, была итоговая программа на серьезные темы из серии ремонта дорог или о чем-то важном для города, по-настоящему важном. И обычно получалось, что такие темы снимали журналисты мужчины. Мне же часто ставили какие-то культурные съемки, считая, видимо, что мне, как женщине, будет понятнее музыка или театр. А вот я вообще не культурный журналист. Я могу, конечно, но я знаю людей, которые сделают это лучше. Это не зависит от пола. Понятное дело, что мой коллега, который про дороги, мосты и самолеты пишет постоянно, напишет про них лучше, чем я. Но это не потому, что он  мужчина, и у него там какой-то набор гениталий или гормонов. Я точно так же думаю, что, если его отправить на мои медицинские или научные съемки, скорее всего он это сделает хуже меня, потому что пишет об этом очень редко. Просто есть круг интересов, и он никак не определяется полом.  

В принципе новостник должен уметь все, но это абсолютно нормально, когда у вас в редакции идет разделение: когда один занимается одной темой, другой — другой. 

Ну и вообще, когда ты объясняешь свою позицию и приводишь примеры, есть как мужчины, так и женщины, которые готовы слышать и понимать, что они были не правы, что действительно нет гендерного распределения тем. И это как раз история про мою редакцию. Мне кажется, мы с ребятами проделали в этом плане большой путь, стерев все эти гендерные рамки. Я и сама для себя в этом проделала большой путь. Я тоже в какой-то момент думала: «Ой, ну куда мне дороги, я же девочка, я не пойму». И когда я в своей голове в первую очередь убрала эту установку, то и говорить другим людям об этом стало легче. 

К сожалению, есть люди, которые не готовы это услышать. Я думаю, что они просто со временем вымрут. Если говорить о людях на съемках, то да, иногда начинается какой-то снисходительное отношение, иногда бывает и неуместный флирт, но это не про интеллигентных людей, с которыми я работаю. 

— С какими трудностями вы сталкиваетесь в работе?

— Трудности  на любой работе одинаковые, особенно, когда работаешь с людьми. С людьми работать сложно в плане того, что ты всегда в команде, с оператором, с фотографом, с редактором, с продюсером. Ты интервьюируешь людей, ты пишешь про людей, снимаешь про людей. И ты хочешь услышать одно, а человек, допустим, плохо говорит, и если в тексте ты еще как-то можешь это вытянуть, то на телике так сделать гораздо сложнее. Тебе нужно, чтобы он пятнадцать секунд связано сказал сам, а он несет какую-то чушь. Такие сложности именно в профессии журналиста специфические. 

Есть и обычные сложности, когда где-то отношения с кем-то не сложились. Например, с конкретным оператором сложно работать. Иногда, конечно, бывает, что просто устаешь, хочется в отпуск. Ты три дня подряд снимал сюжеты, которые тебе показались не очень интересными, и на четвертый день ты едешь и думаешь: «Господи, я опять снимаю какую-то чушь. То ли это мне какую-то фигню дают, то ли это я не в состоянии сделать что-то интересное». Вот такие самокопания бывают. Да и зарплаты в журналистике, к сожалению, далеко не как it-сфере, но я думаю, что нигде нет зарплаты, как в it-сфере.

— Бывает ли профессиональное выгорание?

— Когда изо дня в день ты делаешь плюс-минус одно и то же, когда у тебя давно нету какой-то классной темы, которая тебя бы зажгла, то да. Иногда, конечно, очень классно получается сюжет. Когда ты приезжаешь и получается неожиданно «ВАУ!». Когда герой интересный попадается, или какой-нибудь щеночек пробегает по дороге, и оператор мило его снимает — ты в восторге. А иногда дороги, дороги, дороги и никакого просвета. И ты начинаешь злиться на всех. И что сам не можешь придумать, и что продюсер почему-то все время дает тебе эту тему. Ты чувствуешь, что хуже делаешь. Причем иногда это какие-то личностные ощущения, ты как бы говоришь редактору: «По-моему, я какую-то фигню пишу». А редактор отвечает, что ты пишешь все как обычно. Мне кажется, что как раз таки нужно самому искать что-то новое: новую тему, нового героя, какой-то новый формат. Устал писать сюжеты на сайт — попробуй что-нибудь придумать, устал писать сюжеты на телек — попробуй что-нибудь написать на сайт. 

— Как вы с ним справляетесь?

— Самый лучший совет — это не смена деятельности, а отдых. Банально иногда это просто физическая усталость, которая перетекает в умственный ступор и тупость даже в чем-то. Иногда нужно дать себе отдохнуть, действительно отдохнуть без попыток саморазвития и самосовершенствования. Просто тупить в сериал, который, возможно, видел уже восемьсот три раза, отдохнуть с друзьями не за интеллектуальными разговорами, а просто затусить где-нибудь, не читать умных книг, взять очень легкое задание, над которым не надо думать, может быть просто отдохнуть дома одному в тишине. В общем, дать себе отдохнуть — это, наверное, самое-самое лучшее, что можно сделать.

— А что сейчас вам больше всего нравится в журналистике, почему вы продолжаете ей заниматься?

— Что мне нравится — это то, что стираются границы между форматами. Я могу делать что-то новое, не то, чему меня учили и где разделяли радио, печать и телевидение. Я вижу, как все это смешивается, я могу себя пробовать в разных форматах. И еще мне нравится, что ты можешь и по верхам тему узнать, а где-то и не по верхам. Все равно, когда ты долго занимаешься какой-либо темой, ты начинаешь уже понимать ее. На моем вот примере. Когда ты снимешь три сюжета про операцию на сердце, ты начинаешь понимать, как ее проводят: когда разрезают грудину, когда достают сердце, когда запускают аппарат искусственного кровообращения. Ты начинаешь эти умные слова знать и понимать. И вот хочешь не хочешь, но ты узнаешь новое и развиваешься, а это классно.

— Какими качествами, по вашему мнению, должен обладать журналист?

— С одной стороны, это должен быть эмпатичный человек, а с другой — все равно немножечко циничный. В общем, найти баланс совместимого и несовместимого — вот это про журналистику. Ну, и все равно нужно, наверное, немного любить людей, а точнее уметь их любить, чтобы как минимум находить к ним подход. И, конечно, слова в предложение надо уметь складывать. Но что-то мне подсказывает, что этому вообще запросто можно научиться, и тут никакие таланты писательские не нужны: не войну и мир все-таки пишем. И, наверное, неплохо, когда ты готов учиться новому: снимать, монтировать, фотографировать — и все время в этом совершенствоваться, потому что мир меняется, и нужно успевать за ним, чтобы делать классную работу.

— Идеальный журналист для вас — это какой?

— Мне кажется, его не существует. 

— А успешный журналист?

— Чем успех измеряется? Популярностью. Но кто у нас популярный? Местные журналисты явно непопулярные: друг друга знают и все. И вряд ли где-то есть какой-то человек, который такой: «Господи, скорее бы дождаться репортажа Анны Братушкиной, я так ее люблю». Ну, явно нет. Кто такой популярный? Ну Дудь популярный, но журналист ли он или все-таки больше блогер? Может быть успешный тот, кто богатый и кто много зарабатывает на своем деле. Может быть тот, кто счастлив просто делать свою работу, и при этом он непопулярный и небогатый. Но, наверное, самый успешный тот, кто и популярный, и богатый, и кайфует от своей работы. Но я не знаю, есть ли такие. 

— Представьте, что составляете рейтинг лучших журналистов. Назовите троих, кого бы вы внесли в него.

— Это что-то из вопросов, которые задают, когда ты поступаешь. Вот когда я поступала, естественно, в покое не оставляли Парфенова, Листьева бедного, хотя его застрелили еще до рождения моих однокурсников. А сейчас я бы тоже Парфенова назвала, потому что он реально классный: делал документальные фильмы и очень крутые. Юрий Дудь (признан иноагентом), опять же. К нему можно, конечно, по-разному относиться. Но вот лично для меня жанр интервью именно с ним по-новому раскрылся. Третьим кого назвать, не знаю. Та же Шихман, может быть Пивоваров (признан иноагентом). Но это тоже только в Ютубе. А вообще я сделаю ход конем и назову своего коллегу и друга Ростислава Нетисова, фотокорреспондента «Новосибирских Новостей». Его фотографии лучшие. Да, вот пусть он будет третий.

Беседовала Алина Провоторова