Музыкант из телевизора

Музыкант из телевизора

Пару лет назад наткнулась на трансляцию симфонического концерта на канале «Россия Культура» (названия и других вводных я уже, конечно, не вспомню). Посмотрю, думаю, академическая музыка – хорошо, преисполнюсь духовно, интеллектуально, культурно. 

Через несколько минут случился когнитивный диссонанс. Не от услышанного – от увиденного. Крупный план, камера неподвижна, объектив выхватывает из ансамбля знакомое очень лицо. Происходит эффект человека из телевизора: непродолжительное состояние растерянности, когда видишь на экране того, кого знаешь в реальной трехмерной жизни (или наоборот: встречаешься с человеком из «телека»). В моем случае это был бывший одноклассник, в которого я по-детски была влюблена в возрасте, когда все влюбленности ужасно наивны-невинны, непродолжительны и, к счастью, не особо болезненны.

Мальчик, срисованный с юной фотографии Леонардо ДиКаприо, и с красивой актерской фамилией, Никита Янковский. Такой типаж мальчиков есть, наверное, в каждом классе: человек-фейерверк, разбрасывающий искры, неугомонный и очень веселый, он нравится всем девчонкам, их мамам и, конечно, учителям. Такие мальчики по уровню выброса энергии в окружающий мир – как минимум городская ТЭЦ, поэтому они желанные гости на каждом детском празднике, а еще занимаются всем, чем могут и успевают заниматься (иногда не успевают, но все равно занимаются): восточные единоборства, китайский язык, футбол – что еще я забыла? – нередко, запал на развитие своего нового хобби у них заканчивается так же скоро, как и появляется, но как выяснилось, возникший однажды интерес к музыке Никита не только не потерял, но и смог трансформировать его в нечто большее, чем мимолетное юношеское увлечение. 

Музыка в жизни Никиты появилась с раннего детства – родился в  музыкальной династии, вырос в разговорах о музыке и профессиональной обыденности своих близких; в его случае ситуация, когда мама взяла с собой на работу, это не история про «посидеть, поиграть в компьютер», скорее – «посидеть в оркестровой яме, послушать Прокофьева». 

«Пап, я хочу быть музыкантом»

В 14 лет, когда я еще не имел никакого отношения  к музыке, я поехал в Иркутск, в гости к своему дяде, и у них в городе тогда был фестиваль камерной музыки. Меня очень восхитило то, как живет их семья: то, что у людей есть какая-то идея, что они просыпаются с горящими глазами, что у них с женой есть общее дело, которым они живут вместе. Я вернулся домой и сказал отцу: «Пап, я хочу быть музыкантом, я хочу играть на музыкальном инструменте каком-нибудь». 

Тут хотелось бы историю какую-нибудь красивую вставить, что я услышал валторну, вдохновился, запомнил ее звучание, решил ей заниматься, но на самом деле нет. Мне просто было уже много лет, то есть люди начинают заниматься музыкой с пяти, шести лет, мне было четырнадцать, и список инструментов, которые я мог выбрать, был очень ограничен: скрипка – ну, все, поезд ушел, на флейту идти было нельзя; на фортепьяно – тем более. И мне сказали: «Ну, выбирай, либо валторна, либо гобой, либо фагот». Ну так и случилось, что с тех пор я играю на валторне.

В первой четверти восьмого класса Никита внезапно пропал из нашего (его одноклассников) поля зрения: перевелся? Выгнали? Переехал? Как выяснилось, перевелся – перешел в Новосибирскую специальную музыкальную школу, учебное заведение, в котором дети проходят не только обычный общеобразовательный курс, но и параллельно изучают профильные музыкальные предметы. 

«Все было так сумбурно, что я даже не мог понять, что происходит»

Я в 8 классе решил туда поступать, и начал учиться играть на валторне, учил теорию. Помню, когда я еще учился в «десятке» [Гимназия №10 г. Новосибирск], я приходил на уроки с этими тетрадками по музыкальной теории, потому что не успевал. По итогу поступил, потому что инструмент редкий и востребованный. 

Знаешь, для меня на самом деле с этого момента начался осознанный возраст, то есть я нашел свое дело. До этого момента я не могу себя проанализировать, не могу сказать, из чего я состоял, чем я жил, о чем думал, просто не помню, но вот с этого момента у меня как-будто открылись глаза. Все пошло довольно быстро: в сентябре начался учебный год, в ноябре я выиграл какой-то конкурс в Томске, и меня услышал один человек, честно говоря, уже не помню кто, но после этого меня позвали играть с оркестром, сначала с духовым, потом симфоническим, и это все случилось в первом семестре. То есть это все было так сумбурно, так быстро, что я даже не мог понять, что происходит. 

Дальше – круче, через год Никиту пригласили в Москву, во Всероссийский юношеский симфонический оркестр под руководством Юрия Башмета. Гастрольный тур по России стал огромным открытием: «Я уехал из Новосибирска впервые в какой-то серьезный проект и увидел, что, жизнь бывает еще и другая вокруг. После этого началась моя уже оркестровая жизнь, я понял, чем я точно буду заниматься всю свою жизнь, что это будет работа в оркестре. Я полюбил симфоническую музыку, я полюбил оркестровое направление, музицирование в большом ансамбле – мне это очень нравится». 

Когда Никита вернулся домой, он попал на стажировку в Новосибирскую филармонию, потом снова уехал в тур по Европе с оркестром Башмета: Амстердам, Милан, Вена – в этой поездке у Никиты понемногу начинает складываться образ его профессионального мира, и приходит понимание того, как в этом мире нужно жить: «Когда мы приехали с ребятами в Амстердам, мы зашли в Консертгебау и услышали, как там разыгрываются музыканты Королевского оркестра, который считается одним из лучших в мире. И ты вот слушаешь это и понимаешь: «Вау, это невозможно, это очень круто, очень хорошо». И после этой поездки я окончательно понял, что нужно уезжать из Новосибирска».

По совету своего педагога, которого, признается Никита, он  до сих пор любит и уважает, он написал письмо валторнисту Оливье Дарбелле, в котором попросил его о наставничестве. После дистанционного прослушивания и личного знакомства на мастер-классе в Латвии (на который герой попал по совету Дарбелле), Никита получил от него приглашение на обучение в Европе.

«Каждый час работы с инструментом – это некая лаборатория»

В 17 лет я поступил в консерваторию, заканчивая школу заочно. С тех пор начался настоящий, суровый, взрослый этап в моей профессиональной жизни: это тот момент, когда ты уже понимаешь, что вокруг тебя происходит, тебе понятно устройство каждого конкурса, да и вся картина в целом, ты понимаешь, к какому уровню нужно стремиться, ты понимаешь, как играют другие люди, ты четко осознаешь себя в этой иерархии. Конечно, твое положение тебя не устраивает, поэтому ты ежедневно борешься, с собой в первую очередь и со своими ожиданиями, выполняя одно и тоже действие по миллион раз, чтобы стать на один процент лучше, параллельно перенося огромное количество неудач и отказов. 

Хотя я сейчас на самом деле еще очень молод, но при этом я упустил свою возможность стать молодой звездой-легендой, но, думаю, если я сейчас все сделаю правильно, очень холодно и прагматично, у меня будет большое и интересное будущее. Если сделаю неправильно – тоже будет интересное, но не такое большое. То есть я понимаю, что у меня есть потенциал, который нужно грамотно реализовать: с холодной головой контролируя ситуацию, руководя ей, поэтому час каждый час работы с инструментом  – это некая лаборатория.

Вообще композитором в музыкальное произведение вложена всегда некоторая мысль, которую он складывают в ребус и сам же его решает. А задача музыканта – найти у этого гения-композитора и загадку, и разгадку, а потом сделать своими руками так, чтобы слушатель смог понять, что происходит. Как текстом, нужно донести смысл инструментом, а это четыре метра медной трубы перед тобой, через которые ты должен рассказать историю, а это некоторое препятствие физическое изначально. И гениальная игра, мне кажется, это когда человек обладает филигранной техникой исполнения, а сверху накладывает интеллектуальный анализ произведения, четкую визуализацию концепции и идеи композитора и преподносит это слушателю. Музыка для меня – это язык, на котором рассказывают те вещи, которые не получается выразить словами.

Сейчас Никита уже несколько лет живет в Швейцарии, учится в Университете прикладных наук Люцерна, в качестве солиста Всероссийского юношеского оркестра ездит с гастролями по России, Европе и Азии. Со временем у Никиты появились свои профессиональные приметы и «ритуалы»: три раза перекреститься за кулисами перед важным концертом, (из недавно приобретенного), медитативно пролистать ленту в соцесетях, чтобы снять психологическое напряжение и избавиться от чрезмерной концентрации и обязательно посидеть на нотах, если вдруг партитура неловко выпорхнула из рук перед концертом (хотя эта примета, конечно, общепрофессиональная). По словам Никиты, его персональный набор фишек менее экзотичен, чем у коллег: кто-то в качестве оберега подкладывает ржавый гвоздь в носок на удачу, другие могут дать отпор стрессу, «сдув косячок» перед концертом. Никита признается, что и у него был такой опыт однажды, но тут же поясняет, что было по глупости и что подобная практика ужасно не профессиональна. А профессионализм подразумевает грамотную расстановку приоритетов и служение своему делу, которое не может быть принесено в жертву мимолетным слабостям, увлечениям или желаниям.

Тем не менее, деятельность Никиты сейчас не ограничивается только непосредственной игрой на музыкальном инструменте – уже несколько лет он занимается и организаторской деятельностью, а именно созданием и развитием фестиваля валторной музыки в Новосибирске.

«Чтобы всего хватило, нужно сделать самому»

В 19 лет мне пришла в голову мысль, что вот я приезжаю на разные фестивали, вижу, как они устроены, но мне все время чего-то не хватает. Ну вот чтобы всего хватило, нужно сделать самому – в этот момент я загорелся идеей сделать свой валторновый фестиваль. Я думаю, это в первую очередь обусловлено тем, что я очень люблю свою профессию и очень люблю свой инструмент, я им горю и живу. И в то же время мне всегда хотелось, чтобы в моем родном городе у ребят была возможность увидеть то, что увидел я, но за меньшую трату сил. То есть люди, которые живут в Швейцарии, впитывают все это практически с молоком матери, они видят все это сразу: концерты с таким уровнем исполнения, получают хорошую систему образования и школы игры на своем инструменте, к уровню которой мы стремимся всю жизнь. Это несправедливо, таковы наши реалии, но хотелось бы их изменить. Я рассказал об этом своему отцу, и он полностью меня поддержал, мы подключили наши знакомства, всевозможные каналы, и у нас получилось сделать небольшой фестиваль, но мы немного не рассчитали ход событий, и он стал довольно-таки крупным. С тех пор эта организаторская деятельность тоже стала частью моей жизни.

Никита не сказал об этом, но, возможно, организация фестиваля в Новосибирске для него  – своеобразный способ поддержания связи с миром, который пришлось оставить несколько лет назад. Вопрос о том, не жалеет ли он о переезде в Швейцарию, встречает тяжелым вздохом, и, я слышу, закуривает (общаемся по аудиосвязи): с одной стороны шанс, выпадающий однажды в жизни и реальная перспектива внушительного профессионального роста, с другой – тоска по родине, семье и друзьям, разность менталитетов (на днях в Instagram написал, что скучает по российской рекламе), чувство одиночества и не выдержавшая расстояния любовь.

Я вырвался из зоны комфорта, в которой был очень счастлив. Но для музыканта, который находится в активной фазе прогресса, самое страшное – это зона комфорта… У меня была девушка, но мы расстались по ее инициативе – эти отношения расстояния не выдержали. Это был очень сильный удар, с которым нужно было как-то справляться. И, на самом деле, этот момент сыграл в моей жизни и играет до сих пор очень важную роль, это период многих внутренних изменений и сильных бурь и смятений. Нужно было пройти много этапов перед тем, как принять эту ситуацию. Я очень тяжело это переживал, я был здесь один… Обучение за границей это в принципе большое, бешеное одиночество, которое тебя жрет, и тебе приходится все эти тягости дифференциации менталитетов, системы, языка переживать самостоятельно. Именно поэтому у тебя есть много времени для того, чтобы работать.

Я благодарен, что так получилось, потому что это школа, которую я прошел не зря, развил в себе умение держать удар. Вообще по своему не очень большому опыту могу сказать, что ничто так не мотивирует как любовь. Любовь неудачная. Если это грамотно перевести внутри себя, справиться с этим объемом чувств, эмоций и разочарования и перенастроить их в профессию, то можно перевернуть это в очень мощный ресурс. Музыкант – заложник своей профессии, и пока он проходит период становления, ему вряд ли позволено отвлекаться на что-то кроме своей профессии. В конечном итоге музыка – это дело, которому нужно служить, всецело отдавая ему себя, и очень сложно совместить это с личной жизнью. Но музыкант должен уметь любить. Любовь –  это очень сильная штука, что-то неизученное и непонятное, то, что не подвергается никакой логике и какому-то здравому смыслу, и на этом можно построить грандиозные вещи. Но при этом никогда женщина рядом с тобой не сможет стать важнее и выше, чем дело, которым ты занимаешься.

Эти отношения были таким вот последним моим опытом такого масштаба, такой ментальной связи с человеком. Я с тех пор как-то все работаю, получается, с собой, над собой, с этим всем материалом. 

Сейчас Никита и вправду много работает, а усердные старания, как известно приносят плоды успеха (на днях он узнал, что одобрили его заявление на обучение по обмену в Германии), но вместе с тем и эпизоды выгорания. 

Умение с собой договориться

Такое я просто пережидаю и все. Главное в эти моменты не сбавить темп, потому что если ты находишься в рутине, то выходить из режима и темпа очень опасно, потому что вернуться в него обратно ой как тяжело будет. Но если я понимаю, что происходит что-то на самом деле неладное, и я впадаю в какой-то ступор, я беру один день выходной и просто провожу его без инструмента, но такое случается редко. Раз в месяц, может быть, так. 

Сейчас я учусь быть педагогом в первую очередь для самого себя. Конечно, не получается каждый раз на сто процентов подходить к игре на инструменте с четким самоанализом и безупречной концентрацией, в конечном итоге часто это сводится к какому-то бессмысленному повторению или неконтролируемому действию. Но важно учиться каждый день. Помимо того, что ты учишься играть на инструменте, ты еще и учишься контролировать себя. Четко отвечать себе на вопросы: «Зачем ты делаешь сейчас это действие? Что ты хочешь из него извлечь? Что будет за этим действием?», – я думаю, что это тоже некая школа, которую тоже нужно пройти с самим собой, заключенным в четырех стенах, потому что она подразумевает умение с собой договориться. 

Я прохожу этот этап сейчас.

Десять часов вечера по новосибирскому времени (и пять часов вечера по времени, в котором живет Никита) — мы прощаемся и обмениваемся самыми тёплыми пожеланиями. Вызов завершён. После нашего разговора Никита возвращается к своим делам, а я ложусь спать, набрасывая в уме структуру будущего очерка про своего одноклассника, музыканта, о карьерных успехах которого я узнала (смешно говорить в двадцать первом году) благодаря телевизору.