Антон Веселов: «Когда начинаешь этот путь, думаешь: «ё-моё, тебя смотрело, не отрываясь, чуть ли не три миллиона, а ты…»

Антон Веселов попал в журналистику совершенно случайно. Но никогда не жалел об этом, к тому же, добился широкой известности. Проработав главным редактором делового глянцевого журнала «Status», газеты «Конкурент», выпускающим редактором «Эксперта» и начальником отдела общества в «Коммерсанте», имея также небольшой опыт работы на радио, Антон нашел свое призвание все же на телевидении. И уже пять лет работает на ГТРК «Новосибирск».

— Как получилось так, что вы, дипломированный инженер-радиотехник, пошли работать ведущим на радио?

— Когда я поступил в НЭТИ, у меня появилось огромное количество знакомых и друзей, в том числе музыкантов, поэтов, художников. И все они чувствовали мои возможности в медийной сфере. На самом деле, у меня никаких возможностей не было, людям не было опоры для домыслов, но они их упорно строили. А я не отказывался. Однажды я встретился со своей подругой, сегодня она довольно популярная певица, а тогда выступала в научно-исследовательских институтах. Она сказала, что здорово было бы устроить ей полноценный концерт, для открытой аудитории. И я ей почему-то говорю: «Давай я устрою тебе концерт». А до этого я и на концертах не был, и площадки не знал, и как это организуется — понятия не имел. Но слово уже дано. Через знакомых я нашел площадку радиотехнического факультета в кинофотолаборатории института. Я счастлив, вроде, все выполнено. А тут девушка просит меня собрать аудиторию, значит, нужно найти журналистов. Я автоматически сказал, что не будет и с этим проблем, хотя даже не знал, чем занимаются журналисты. Мне нужны были быстрые способы донесения информации — радио или телевидение. И тут я встретился со своим приятелем, который как раз работал на радио.

— Он пригласил вас в эфир, так просто?

— Это забавная история. Когда-то с этим парнем я учился, и его отчислили за неуспеваемость, хотя она была физиологически обоснована: он заикался. И первые лет пять ему все сходило с рук: учитель, не дожидаясь окончания фразы, ставил ему «3», а тот был этим доволен. Он знал, что ему достаточно что-то начать, и ему сразу поставят «3», поэтому ни к чему не готовился. Но тут начали спрашивать письменно, и, собственно, тогда он дал повод для отчисления. И вот, когда я встречаю этого парня и рассказываю свою историю, он, заикаясь отвечает мне: «З-з-знаешь, я работаю на-на-на радио». Я думаю: ну мало ли, технически как-то помогает, наверное. Прошу вывести меня в эфир, и он соглашается. Прихожу в назначенное время, поднимаюсь в студию, а мой знакомый сидит за пультом. Первая мысль: «настраивает микрофон». Но тут заканчивается музыка, он подкатывается на стуле и говорит плотным уверенным голосом: «Добрый вечер, дорогие новосибирцы, мы продолжаем наш эфир…». Я теряю дар речи. Этого не может быть, я знаю его лет пятнадцать. Он не мог сказать подряд несколько слов. Меня проводят к нему в студию, он выдает: «П-п-п-привет». Я в недоумении спрашиваю, когда он врет, я же только что слышал все. А он и не знает, само как-то получается. Так вот — границ возможности никаких нет.

Так я первый раз вышел в радиоэфир. Но и в тот момент мне не пришло ни единой мысли о грядущем, и я никогда не думал, что вернусь снова к микрофону.

— Как состоялись ваши первые знакомства с журналистами?

— Однажды этот самый приятель позвал меня на «светскую вечеринку», на которой были представители прессы. Все они были бородаты, загадочны и подшофе. И так как я тоже был в этом состоянии, то начал с упрека: «Какого черта наша замечательная пресса не пишет о джазе?» И тогда редактор «Континента – Сибирь» сказал мне: «Все, в следующий номер жду от тебя материал». Я, естественно, благополучно об этом забыл. Проходит еще пару дней и мне звонит редактор. «А какого черта ты не прислал мне материал?!» Я оторопел, отвечаю, что мы же пошутили, никто не пишет эти телегиды, никто их и не читает — закон сохранения энергии. Но он ответил, что люди ждут, так что через день должен быть материал. Я судорожно начал искать знакомых, которые наблюдали за кем-то из журналистов, я не был в курсе, что именно мне нужно делать. Вот, поговорил, написал — и все что ли? Я так и сделал, пошел к друзьям и сказал, что буду писать про них материал. Они ответили, что у них уже брали интервью: всякую ерунду спрашивали, они всякую ерунду отвечали, а потом эту ерунду печатали в газетах. Я как-то напрягся, не хотелось бы под ерундой подписываться. Я ведь был уверен, что это моя первая и последняя публикация. Поэтому я поговорил о каких-то высоких ценностях на музыкальном языке, все тщательно запротоколировал, тогда не было диктофона, естественно, потому писал от руки, боялся потерять хоть одно слово, мне казалось очень важным сделать речь узнаваемой. Затем я пришел домой, прочитал, не понравилось. Я переписал текст от первого лица. Получилось красиво, остро, литературно. Позвонил другу согласовать материал: ему все очень понравилось, он даже не знал, что так классно отвечал.

Потом я принес рукопись наборщице, крупно напечатал свою фотографию, ушел. А в день выпуска получил новый номер. Было очень приятно — мой текст, моя фотография на полполосы. Я расслабился, всем показал материал, а уже через какое-то время мне снова звонит редактор и спрашивает, когда будет новая статья, уже ведь понедельник. И заставил меня написать что-то еще на последнюю полосу. У меня много было знакомых музыкантов, я пошел к следующим и проделал то же самое. За первый месяц-полтора я сдал всех своих музыкальных друзей. Но редактор на этом не остановился. Я же обозреватель — нужен новый материал. Говорю ему, что нет больше у меня знакомых музыкантов, а в ответ слышу: «Так иди и познакомься». Тут открылась выставка, и я вспомнил, что знаю несколько художников. Оказалось, что редактору и они подходят. Написал про одного, другого, третьего, переключился на поэтов… И так месяца с третьего я включился в работу. Когда мне звонили из бухгалтерии, я удивился, что эта работа оплачиваема. Мне пришлось ходить на собрания, ругать номер. И тут я понял, что за три месяца был знаком всего с двумя журналистами. А тут их целый кабинет. И все были бородаты, все курили, в отделе всегда стоял туман дыма.

— Когда-то было желание уйти из журналистики после достигнутого?

— Работа журналиста не предполагает купания в деньгах, но вот я решил сделать такой заплыв. Собрался поменять профессию, открыл газету с вакансиями, а там только предложения для продажников. Единственный мой коммерческий акт — продажа пачки сигарет «Золотое кольцо» пьяному мужику. Нашел другую газету — зацепила вакансия «продавец времени на радио». В резюме я описал всю трудовую карьеру, а она была разнообразна: грузчик на главном Вокзале, грузчик на Сибирской ярмарке, преподаватель истории мировой культуры с техническим образованием. В общем, все было подозрительным в этом списке. Но я иду устраиваться. Директор предложил придти мне в ночную смену. Я обрадовался, встал, пошел и тут дошло — почему в ночную? Что тут делать ночью? На этот вопрос гендиректор ничего мне не ответил. А когда я вернулся и получил пропуск, прочитал на нем: «радиоведущий». Через день-два состоялся мой первый эфир. Мне объяснили, что как делать, вроде, все должно получиться. Сел за пульт, по центру — компьютер, рядом — многоэтажный склад дисков, усилители, прямо передо мной — указатель «Air On». Были три полки, помеченные «всегда», «иногда» и «никогда». Первые две понятно, зачем, а третья — для себя или для риска поставить в эфир «Гражданскую оборону», например. Еще я принимал телефонные звонки, и очень часто мне звонили выпившие ребята и звали меня посидеть в компании, им скучно. Поэтому я начал заранее готовить своих друзей, чтобы они просили поставить песни. Так они начали постоянно просить что-то из третьей полки, что-то не на русском языке, правда, но довольно агрессивное.

Утром я шел в НИИ, днем ехал в институт, вечером работал в газете, а ночью — на радио. Скоро я понял, что здесь есть какие-то лишние элементы, и так я отказался от радио.

— Как оказалось, что спустя какое-то время вы перешли на телевидение?

— Руководство телерадиокомпании Новосибирска предложило придти и делать то же самое, что я делаю в печатной прессе, но на камеру. Необходимо было призывать к себе в студию представителей бизнеса и опрашивать их по первое число. Мне очень понравилась эта идея, она была похожа на самую первую, когда меня просили написать про джаз — снова никак не ограничивали, и я не рассчитывал на вознаграждение.

— Когда вы пришли на телевидение, наверняка, существовал страх перед публичными выступлениями. Как с этим справлялись?

— Проверка очень простая на «новичков» и на «опытных». Вне зависимости от плотности тела, от количества килограммов… Проверка на площадь «взмокновения» рубашки. Мы же все работаем в костюмах. К тому же, там некомфортно, представьте, вас запирают, вы не видите никаких глаз, на обычном эфире работает три камеры, и все они стоят достаточно близко. На двух из них, как правило, телесуфлер, а на третьей — совершенно простая вещь «Здравствуйте, в эфире то-то то-то…». Но, когда начинаешь этим заниматься, эта простая вещь долго не дается. При этом ты преодолеваешь толщу света, так как на тебя направлено много ярких и очень горячих ламп. Сейчас там уже много французского холодного света, но в некоторых студиях все-таки остались традиционные лампы накаливания. А ты же еще в тональном креме, в пудре. Как-то мой знакомый был у гримера, после чего спрашивал меня: «Это что у тебя, шоу припудренных, что ли?» Но он тоже смирился. А есть предприниматели, властные люди, которые принципиально отказываются пудриться, объясняя, что это «начало плохого пути». А по этому пути они идти не готовы, показывают мне фотографии жен, детей.

— Как научились работать с телесуфлером, правильно подбирать темп?

— В некоторых телекомпаниях сам ведущий топает на педальки, так что, если вы видите в кадре ритмично подергивающегося телеведущего, знайте: он как раз топчет. На компьютере можно плавно опустить ниже, а тут одной ногой отпустить — ускорить, а другой — замедлить, сразу остановить нельзя. Сначала не знаешь, с какой скоростью читать текст и начинаешь ошибаться. Опытные люди могут с этим смириться, ну облажался, бывает, ну, если смотрели коллеги, то, конечно, ржут сейчас, не могут. В глаза не скажут, но про себя подумают: «старееет, старееет». А когда ты только начинаешь этот путь, думаешь: «ё-моё, тебя смотрело, не отрываясь, чуть ли не три миллиона, а ты слажал». И они все думают: «дааа, какой позоооор, мы в него верили». Но, когда начинаешь спрашивать кого-то из знакомых, кто просматривает эфиры, оказывается, что они и не вдумывались в мои слова. Один приятель мне регулярно говорит, что я стал частью его жизни, причем, частью питательной жизни. Дело в том, что его телевизор стоит на кухне, сначала он пытался смотреть со звуком, но бесило как-то, аппетит пропадал, а потом понял, что надо звук выключить и настроение сразу повышается. «Я под тебя чай пью, завтракаю, ужинаю». Поэтому, оказывается, что не все так печально и трагично, но лучше не ошибаться.

— Вы брали много различных интервью. Скажите, с какими людьми приятнее общаться и как их раскрыть?

— У нас бывают живые записи и это гораздо сложнее, потому что невозможно взять и склеить куски. Ведь склеить видеоряд — совсем не то же самое, что склеить звук, тут нужны какие-то перебивки. А если мы вдвоем в кадре, перебить особо нечем. Есть, конечно, старые приемы, например, показать волнующиеся руки или вроде того, но это уже не круто. И гость регулярно пользуется этим. Он говорит: «О, мы же не в прямом эфире, я какую-то лажу спорол, давай с самого начала начнем» или «Да, я там на прошлый вопрос недоответил, я сейчас доотвечу, а потом уже отвечу на этот вопрос, который ты сейчас задал, а ты потом это переклеишь и все будет нормально». И ты говоришь им, что монтажа не будет, прямо сейчас сидит ваша аудитория, зрители вас слушают, так что, какую лажу вы сморозите, такую лажу они и услышат. Больше скажу — и в следующем эфире, когда это будут повторять, я эту лажу убирать не буду. И тут люди ахают, собираются и начинают говорить естественным плотным русским языком.

— Как производится подбор тем?

— На моей визитке написано «продюсер», «телеведущий». На самом деле, в большинстве телекомпаний функции ведущего, продюсера и редактора вообще не пересекаются. Продюсер — тот, кто обустраивает мероприятие технологически. Это может быть даже съемка в детском саду. Как бы красиво не звучало слово «продюсер», на самом деле это технический человек. Например, он организовал утренник в детсаду. Туда поехал журналист, который пообщался с персоналом, записал кучу синхронов и отдал это все редактору (не главному). Тот, на свое усмотрение, переработал материал. Человек, отвечающий за видео (монтажер) красиво это склеил. В общем, это множество профессий, которые и теоретически, и практически во многих компаниях разнесены. Но не в регионах. В регионах этим всем занимается один, ну, два человека. Как правило, журналист договаривается, он же придумывает, он же едет и пишет, он же монтирует сюжет. Редактор, как промежуточная ступень, практически отсутствует. Есть шеф-редактор, который отчитывает материалы, все согласовывает до того, как журналист едет на съемку. Он сам выбирает тему и отправляет журналиста. Если эта тема «не подходит», то редактор отправляет журналиста на доступное количество букв и ждет привезенного материала. Продюсерством тоже занимается либо ведущий, либо журналист. Человек, который договаривается о визите, генерирует тему, договаривается со спикером и привозит его в эфир — одно и то же лицо. Я сам вечером ищу и выбираю себе гостя, а на следующий день ввожу его в эфир.

— Наверняка, не все люди приходят с хорошим настроением, да и вы сами, бывает, чувствуете усталость или недомогание. Как с этим справляться в эфире?

— Это как в театре: нужно глубоко погрузиться. Вот, например, Виктор Булатов когда-то работал в «Глобусе», тогда он еще назывался ТЮЗ. И когда я, будучи еще ребенком, смотрел спектакли, то истошно на весь зал орал, что боюсь Кикимору, которую и играл Виктор Иванович. Когда ему исполнялось пятьдесят лет, я вышел на сцену и рассказал эту историю. А Виктор Иванович мне сказал: «Я был Гамлетом животного мира». И, мне кажется, что человек, который раз и навсегда избрал свою профессию, стал публичным человеком, каждый раз играет Гамлета. Недавно один замечательный актер, играющий тоже в «Глобусе» при своей серьезной болезни шел к сцене, он был ужасно уставший и разбитый. Но затем было 30 минут комедии. Он мастер рассказывать фантастические истории, их невозможно было пересказать: история была бы банальной, короткой и несмешной, а он рассказывал этот сюжет полчаса и все лежали. Просто у человека кураж, и он появляется всегда, когда загораешься своей работой. На сцене, на выпусках ты преображаешься, ты играешь Гамлета.

— Что бы вы пожелали студентам факультета журналистики?

— Больше интересоваться жизнью и внимательно относится к русскому языку. Сейчас, к сожалению, по языку можно легко определить принадлежность к возрастной группе. К нам приходят студенты, и они говорят «не совсем» на русском языке, их приходится ломать. В то время как представители другого поколения говорят на нормальном естественном легкотекущем чистом русском языке, как и принято в Сибири. В Москве «акали», в Питере много специфических словечек, в Сибири же всегда был язык очень чистый, спокойный, без всех этих резких взлетов, и, тем более, без резких падений. Нужно больше читать, и, желательно, вслух.

Подготовила Виктория Цыганкова