Елена Агамян: «Если у тебя нет интереса к отношениям, к событиям, к людям, то тебе нечего делать в журналистке»

Елена Агамян пришла в журналистику в 1987 году после факультета журналистики Дальневосточного госуниверситета. Позже получила психологическое образование в НГУ. Сейчас Елена – ведущая программы «Вопреки» (телеканал Регион-ТВ), фрилансер, преподаватель журналистики в НГПУ.

– Как получилось, что вы выбрали именно журналистику? Как поняли, что это – ваша профессия?

– Я просто с детства любила писать. Меня начали выделять учителя в школе, и когда проходили какие-то конкурсы, мне говорили: «Леночка, ты должна принять участие». Я приняла участие в каком-то конкурсе, заняла в нем какое-то место и подумала, что надо мне, наверное, стать журналистом. Потом, когда я однажды ломала голову над очередным сочинением, я подумала: «боже мой, какую специальность я выбираю, это какой-то бред! Всю жизнь выдумывать что-то? Не буду журналистом». Потом я, конечно, поняла, что сочинения не имеют к журналистике никакого отношения, когда совершенно случайно поехала в лагерь комсомольского актива. Поскольку в советское время был неимоверный подъем абсолютно всего, и журналистика была на передовых позициях, в лагере был такой отряд, который как раз занимался освещением событий. Сейчас бы мы сказали, что это – пресс-центр. Это была действительно очень хорошая школа, ее руководителем была Марина Дерило, известный журналист Хабаровска, недавно получившая «золотое перо». Она работала на радио, мы стали активно сотрудничать. И у меня больше не было ни одного дня, ни одной мысли и ни одного сомнения о том, «кем я хочу быть». Я просто поехала во Владивосток и поступила.

– Как вы считаете, профессия изменилась?

– Я думаю, что профессия действительно изменилась. То, чему мы учились, и то, что сегодня необходимо профессии – это, пожалуй, луна и солнце. Потому что то, чему нас учили, это была журналистика мнений, журналистика позиций. Помню, когда я была на практике на радио, и мой материал послужил основанием для того, чтобы уволили директора кафе, который обманывал посетителей, я очень гордилась собой. Тогда мы могли говорить о действенности журналистики. Именно действенность стояла тогда во главе угла, и мы все хотели изменять мир и быть честными. И, как ни странно, хоть это и были годы застоя, власть нам это позволяла. Честность была в пределах допустимого, мы не могли критиковать Брежнева, не могли критиковать Андропова, но могли решать локальные вопросы. Второе, что определяло нашу профессию тогда – это качество. Каждому из нас хотелось не выпендриться, не сделать текст, который малопонятен или многостебен, как сейчас, а хотелось, чтобы это был действительно с точки зрения русского языка очень качественный, очень красивый текст.

Сейчас люди, которые не учатся на факультете журналистики, не знают, кто такой Аграновский, кто такая Руденко и другие весомые личности. В прошлом году в кинотеатре «Победа» показывали документальный фильм о Сергее Довлатове. Когда я дала задание студентам написать заметку на эту тему, они задали мне вопрос, кто такой Сергей Довлатов. Я чуть не расплакалась. Когда заочники задали такой же вопрос, а это люди все-таки со стажем, я поняла, что у современной журналистики нет базы. Сказала студентам, что на экзамене по журналистскому мастерству каждый должен будет мне пересказать хотя бы один рассказ Довлатова. Насильственным методом пришлось внедрять, хотя это в мои задачи не входит.

Я читала, как Довлатов работал над текстом, как он переписывал каждое предложение по десять раз, как искал форму слова, искал форму изложения. Такой подход к работе мне очень близок. К сожалению, сегодня журналистика занимает позиции пиара. Когда я пришла на «ОТС» 15 лет назад, я столкнулась с тем, что люди путают журналистику и пиар. Я не понимала почему. А теперь эти понятия интегрировались друг в друга. Я учила писать сюжет девушку, которая недавно выпустилась из института. Она мне сказала: «Почему так? Так пресс-релизы не пишутся!» Я ответила: «Аня! Пресс-релизы и сюжеты – это разные вещи!» Мне очень жаль, что сегодня никого не интересуют качественные тексты. Потому что хоть и закон об отсутствии цензуры был принят давно, он существует только на бумаге, и сегодня цензура гораздо жестче работает. И это даже не вопрос цензуры внешней, а вопрос цензуры внутренней. В нас власть выработала страх.

– И какие перспективы у журналистики, исходя из того, как она сейчас развивается, если это можно назвать развитием?

– Любое движение – это развитие, потому что оно же все равно куда-то приводит, это не застой. Другое дело, насколько оно эффективно или деструктивно. На этот вопрос ответит время. Движение вперед определяется, прежде всего, технологиями. Они задают нашей профессии тон. Я недавно была в Германии, там на эту тему много спорили, было очень много интересных встреч с ведущими журналистами телевидения и прессы. Все говорят, что аудитории сегодня нужна аналитика – за этим будущее. И я с этим, безусловно, согласна. Толстые немецкие газеты не конкурируют с интернетом, это невозможно. Режим аналитического издания позволяет им выдержать конкуренцию.

Развиваться должно еще одно направление. Информационную журналистику никто не отменял, и чем дальше, тем она будет технологичней. Еще не успеем с вами сказать слово, а оно уже будет опубликовано, растиражировано. Мы с вами не можем знать, что преподнесут нам IT-технологии. Мы не знаем, что будет, но это будет. И мы будем успевать за этим, потому что ничего другого нам не останется.

Будет развиваться направление пиар журналистики. Хотя я только что сожалела об этом, не думайте, что в этом есть противоречия, потому что в пиаре есть очень рациональное зерно, хороший посыл. Что такое пиар? Это создание позитивного образа чего-то. И если журналистика будет создавать позитивные образы людей, событий, целых коллективов – чем это плохо? Не плохо, это хорошо. Особенно, если это делать грамотно.

– Есть ли что-то, что вы стараетесь дать студентам в первую очередь? Без чего профессия невозможна?

– Да, это личное отношение. У меня даже есть цикл лекций о личном отношении в профессии. Если у тебя нет интереса к отношениям, к событиям, к людям, то тебе нечего делать в журналистке, потому что можно знать технологии, знать теорию и можно даже писать очень неплохо, но когда-нибудь тебе это надоест. Если у тебя глаза не горят на профессию, то ты не будешь хорошим журналистом. Самое главное, что сложнее написать хорошо о хорошем. О плохом напишешь, это и так прочитают. Попробуй написать о хорошем так, чтобы это прочитали, чтобы это было небанально, чтобы это было нескучно, и чтобы тебя не обвинили в том, что тебе за это заплатили. Я иллюстрирую этот посыл проектом, который был на телеканале «Звезда» года три назад. Он назывался как раз «Личное отношение». Телеканал объявил всероссийский проект в честь 65-летия Великой Победы, приглашал режиссеров совершенно разных уровней, чтобы создать фильмы о войне. Было около 45 разноплановых, разножанровых фильмов. И объединяло их то, что их пронизывало личное отношение авторов к войне. Это бесценно.

– Бывали ли за время вашей работы такие ситуации, попади вы сейчас в которые, вы поступили бы совершенно иначе?

– Безусловно. В каждом серьезном психологическом тесте есть вопросы, которые демонстрируют степень твоей лживости. Среди ряда этих вопросов есть такой: бывают ли у вас мысли, о которых вы бы хотели, чтобы никто не узнал? Когда я первый раз этот вопрос увидела, я подумала: «Глупость какая, я же не замышляю убийство или войну». А потом я поняла, глупость в том, что я так думаю. Потому что у каждого есть потайные мысли, желания, иногда подавленные, сидящие в подсознании. Иногда наши фрустрированные потребности определяют наше поведение. И потом, когда мы начинаем анализировать это поведение, мы понимаем, какими были идиотами. Мне очень стыдно за многие вещи, которые я делала, и я понимаю, что, возможно, я поступила бы по-другому во многих вопросах, прежде всего в профессиональном плане. И мне не стыдно в этом признаться.

– Вы помните себя во время самых первых ваших опытов, самого первого эфира? Что вы чувствовали?

– Первые опыт и эфир немножко разведены во времени, поэтому, сначала расскажу об опыте, потом – об эфире. Впервые я попробовала себя в роли журналиста, когда была еще школьницей. Это была эйфория, и это не надо анализировать, не надо говорить хорошо это было или плохо, потому что такой период был в жизни каждого журналиста. А вот реальный первый опыт был в рамках сотрудничества с радиокомитетом. Я написала какой-то материал, и он был наполнен чем-то вроде «мы ехали на уазике, который трясся по дорогам нашего края…» Этот текст пронизывали детские щенячьи восторги. Я представляю, как смеялась тогда моя руководительница. Мне тогда так пригодился ее совет! Она сказала: «Лена, ты, пожалуйста, купи по дороге домой газету «Известия» и читай. Читай и представляй, что ее читают взрослые люди. И сравни, что они чувствуют, когда читают эту газету, и что они чувствуют, когда читают твои материалы. Попробуй переписать, как будто ты взрослая». Мне казалось, это невозможно, я же еще студентка. Но я примерила на себя этот образ и написала. Этот материал вышел в эфир, и руководительница меня похвалила. Это была моя первая профессиональная победа, когда я смогла встать над ситуацией, встать над своими амбициями и над своим восторгом.

А что касается первых эфиров, я долгое время работала на радио и у нас были утренние программы. Тогда не было развлекательных программ, все было абсолютно серьезно. Мы приглашали гостей в студию, обсуждали какие-то социально-значимые вопросы, как сегодня говорят. Мы тогда не знали, что они социально-значимые, просто были интересные темы. И все было в записи. Когда пошло веяние прямых эфиров, я, честно скажу, была ярой спорщицей в этом вопросе. Я говорила: «Зачем прямой эфир! Ну, вот я села, записала, все качественно, нигде не оговорилась, ударения правильно расставлены, не надо!» Но когда руководство мне отказало, когда я узнала, что такое прямой эфир, что он живой, что у него есть энергетика, я поняла, что сильно ошибалась. Это к вопросу о том, что бывает стыдно за какие-то свои яростные посылы. Это было трудно сравнить с какой-то тухлой записью. Ты постоянно в тонусе, ты должен знать тему лучше, чем гость, потому что тебе нужно быть собеседником на равных. Телевидение было гораздо позже, оно начало позже развиваться как технология.

– А что касается сегодняшнего дня и навыков, пришедших с годами: как вы готовитесь, например, к интервью?

– Я студентам рассказываю, как нужно готовиться к интервью, а ощущение складывается, что они думают, что я совершенно не готовлюсь, потому что есть опыт. Это не так. Когда мне предстоит запись синхрона, у меня всегда должен быть в голове сформулирован вопрос. Я, разумеется, не прописываю целиком вопросы, но записываю ключевые позиции по той теме, о которой идет речь.

Если я по телефону договариваюсь с человеком об интервью, у меня всегда должно быть записано: «Иванов Иван Иванович заведующий таким-то отделением такого-то новосибирского института». Чтобы ничего не перепутать. Можно Алексея Александровича назвать Александром Алексеевичем, и твоя коммуникация провалена. Конечно, он не умрет на том конце провода, но эффективность общения будет снижена. Может быть я слабоумная, правда, ведь есть же люди, которые настолько эрудированны, что ориентируются в теме сходу. Но у меня есть темы достаточно специфические. Это касается той же медицины. Не каждый врач разбирается в любой области, я уж тем более не врач, и даже близко не могу разбираться во всем, не готовясь. В общем, я готовлюсь очень сильно. Мне важно знать о человеке все, вплоть до того, какого цвета у него глаза,какой психотип, как женщина выглядит, есть ли у мужчины лысина, какого он роста, как он одет. Это не определяющие вещи, но они для меня тоже важны.

– Бывает ли, что психолог внутри вас побеждает журналиста?

– Бывает, я даже собиралась предать профессию и уйти в психологию. Всегда хочется перемен в жизни во время каких-то кризисов. Я руководствовалась тем, что буду психологом, даже если буду в инвалидном кресле или старая, потому что психолог набирает свою профессиональную компетенцию с возрастом. Именно поэтому молодые психологи не вызывают у клиентов доверия. Возвращаясь к вопросу о том, что я хотела бы изменить, я хотела бы изменить эту свою мысль. Сейчас я поняла, что и профессия журналиста с возрастом только набирает силу. Главное, не бояться каких-то изменений, даже изменений каких-то политических взглядов. Мне еще хотелось бы что-то сделать в профессии, несмотря на столько лет стажа.

Подготовила Екатерина Мезенцева